Сборник “Eurasia on the Move. Interdisciplinary approaches to a Dynamic Migration region – Евразия в движении. Междисциплинарные подходы к динамической миграции в регионе”, изданный Назарбаевским университетом и Программой Центральной Азии университета Дж. Вашингтона, обсуждает разные аспекты миграционных потоков в Евразии.
Как отмечает Каресс Шенк (Университет Назарбаева) во введении книги, cегодня в Евразии происходит свободное перемещение людей, возможно, самое динамичное в мире, благодаря безвизовому режиму СНГ и свободной зоне Евразийского экономического союза. Но есть и ограничения миграции в форме до сих пор действующих советских процедур регистрации, активного использования запретов на въезд в Россию и жестких усилий по регулированию эмиграции в Таджикистане и Узбекистане. В этом сборнике представлены 14 глав, в том числе представителей новой когорты ученых, многие из которых родились в регионе, но получили образование за рубежом. В результате всех этих усилий исследования миграции в Евразии все больше объединяют интеллектуальные традиции, теоретические перспективы и подходы к данным, которые исторически разделяли английскую и русскоязычную литературу.
Малика Баховадинова (Чешская академия наук) и Исаак Скарборо (Лондонская школа экономики) исследуют сохраняющееся влияние политики советской эпохи в постсоветской Евразии. Они утверждают, что массовая трудовая миграция из Таджикистана в Россию была обусловлена непосредственно структурными и дискурсивными рамками, созданными в последнее десятилетие СССР с целью увеличения свободы на рынке труда в Советском Союзе:
Благодаря советской политике развития, поощрявшей иммобильность в Таджикистане, обеспечивая основы современной жизни в сельской местности и стимулируя хлопковую экономику, Таджикистан стал уникальной советской республикой, где урбанизация не увеличивалась на протяжении многих лет. По мере того, как рабочая сила в Таджикской ССР росла (в середине 80-х годов достигла 200 000 человек), все чаще высказывалось мнение, что избыток этой рабочей силы должен быть перенаправлен в другие места в СССР. В то время как Таджикская ССР испытывала «избыток рабочей силы», РСФСР и другие европейские советские республики испытывали ее нехватку.
Интересно, как регулирование трудовой миграции менялось от прикрепления подрядчиков (лимитчиков) к отдельным российским заводам к идее постоянного переселения в РСФСР. Например, в середине 80-х годов Таджикский государственный комитет труда начал инициативу, которая способствовала переселению рабочих из Таджикистана в Хабаровский край в РСФСР, где предполагалось, что они будут работать в сельском хозяйстве. С демонтажем советской системы гарантий и по мере того, как экономическая необеспеченность стала повсеместной, поведение мобильности таджиков изменилось. В значительной степени трудовая миграция в Россию стала рассматриваться как «спасательный круг для тех, кто погружается в неизвестные воды».
Сегодня все большее число трудовых мигрантов из Таджикистана используют программы переселения и другие методы постоянного проживания в Российской Федерации. Первоначальные исследования в Душанбе и России показали, что все большее число трудовых мигрантов использует программы, такие как «программа переселения» для российских «соотечественников», а статистика показывает, что значительное число граждан Таджикистана получают либо российский вид на жительство, либо гражданство каждый год. В 2016 году, например, 23 012 таджикских граждан приобрели российское гражданство, а еще 18 882 стали постоянными жителями. Таким образом, как отмечают авторы, эти миграционные потоки демонстрируют силу истории: «институты советской эпохи и бюрократии продолжили действовать после 1991 года, оказывая влияние на жизнь людей спустя годы».
Галиб Баширов (Международный университет Флориды) проводит сравнительное исследование подходов России и Турции к миграции из Центральной Азии:
Россия и Турция имеют глубокие исторические, политические, социальные и экономические связи с Центральной Азией. Они также являются двумя наиболее важными направлениями для мигрантов из Центральной Азии, прежде всего в области трудовой миграции и миграции студентов. Однако две страны разработали различные подходы к управлению легальной и нелегальной миграцией из Центральной Азии. «В России националистические ксенофобские тенденции, которые пытаются секьюритизировать миграцию из Центральной Азии, сталкиваются с экономической необходимостью, которая требует дешевой импортной рабочей силы для экономического развития и демографических проблем, которые приток мигрантов каким-то образом может решить. Это приводит к противоречиям в российском подходе к миграции. Турция, напротив, исторически имела более примиримое отношение к миграции из Центральной Азии. Однако в последнее время приток сирийских беженцев, а также все большее число террористических атак, некоторые из которых были совершены гражданами Центральной Азии, привели к секьюритизации центральноазиатской миграции в Турцию, хотя и в меньшей степени чем в России».
Автор считает, что развал Советского Союза, война в Сирии, внутренние террористические атаки, общественное мнение и политические платформы поддерживают секьюритизацию миграции в России и обеспечивают соответственный строгий контроль. С другой стороны, в Турции общественное мнение и позиции политических платформ не поддерживают призывы к ограничению миграции из Центральной Азии. Два внутренних террористических акта, совершенных гражданами Центральной Азии, обусловили определенную секьюритизацию, для которой война в Сирии обеспечила фоновые условия. Тем не менее, учитывая, что политика в отношении обеспечения безопасности в этом направлении была непоследовательной, в основном подпитываемая политически маргинализованными оппозиционными силами, в Турции сохраняется более примиримое отношение к мигрантам из Центральной Азии.
Рустамжон Уринбоев (Лундский университет) исследует транснациональность мигрантов из Центральной Азии в России в связи с растущим использованием повседневных технологий транснационализма (смартфонов и социальных медиа) среди центральноазиатских мигрантов в России, что может спровоцировать социальные изменения как в отправляющих, так и принимающих обществах:
Уринбоев представляет результаты обширной многонациональной этнографической работы, проведенной в Москве, России и Ферганской области, Узбекистан. Коммуникационные технологии (например, смартфоны и социальные сети) позволили узбекским мигрантам оставаться на связи со своими домашними обществами, а также создавать постоянные транслокальные телефонные сообщества в Москве, обычно сосредоточенные вокруг мигрантов, которые родом из той же махалли или деревни в Узбекистане. Существование этой транснациональной сети, основанной на телефонной связи, помогает мигрантам справляться с проблемами musofirchilik (быть чужими) и избегать или маневрировать в отношении структурных ограничений, таких как сложные правила регистрации и трудности с получением разрешения на работу, социальной изоляцией, расизмом и отсутствием социальной защиты. Эти сообщества и сети мигрантов служат альтернативным механизмом интеграции и адаптации, обеспечивающим доступ к основным общественным благам, таким как рабочие места, жилье и физическая и экономическая безопасность. Сети обычно строятся вокруг связей по родству, региону происхождения или этнической принадлежности, которые приспосабливают многие «домашние» практики к условиям миграции и временного проживания. Следовательно, транснационализм узбекских мигрантов – это не просто экономическая деятельность или культурная практика, а стратегия преодоления и способ сопротивления репрессивной политической и социально-правовой среде.
Нодира Холматова (Институт Европейского университета) исследует феминизацию миграции из Таджикистана в Россию, выявляя противоречия между классической социологической тенденцией расширения прав и возможностей женщин и ограничениями традиционного общества. Холматова утверждает, что женщины-мигранты не рассматривают миграцию в качестве средства достижения эмансипации и расширения прав и возможностей. «Напротив, женщины воспринимают трудовую миграцию как неудачу, поскольку перед ними стоит задача восстановить свой статус, перестроившись на традиционные нормы и ценности в своем родном обществе»:
Женщины-мигранты сталкиваются с конкурирующими императивами: заработать деньги и вести себя в соответствии с традиционными нормами, которые чаще негативны к миграции. Это создает когнитивный диссонанс, потому что женщины предпочли бы не мигрировать, учитывая отрицательное отношение патриархального общества к миграции, но считают, что у них нет выбора. Чтобы поддерживать транснациональный образ жизни, женщины придумывают стратегии, позволяющие им выполнять свои традиционные гендерные роли и мигрировать, чтобы заработать деньги. Независимо от того, как долго они были в России, женщины, изучавшиеся в выборке, постоянно занимались поиском путей согласования с традиционными социальными и культурными нормами. Хотя такое поведение имеет положительную сторону в части реинтеграции и поддержании социального статуса дома, оно может создавать проблемы, поскольку мешает женщинам разрабатывать стратегии, чтобы справиться с неопределенностями, присущими миграции.
Назира Содатсаярова (Университет Цукубы) пишет об образовательной мобильности. Ее исследования фокусируются на таджикских студентах в Японии, применяя опрос, где студентов спрашивают об их образовательных биографических характеристиках, чтобы понять мотивацию, присущую до и после мобильности:
Исследование показало, что мобильность образования и другие формы мобильности связаны с несколькими факторами: качество образования в конкретной школе (связано с наличием квалифицированных преподавателей); возможности в конкретном контексте; интересы индивида; где живут студенты; и другие экономические, политические, культурные и социальные аспекты. Исследование указывает на желание и готовность студентов добиваться лучшего образования, отчасти из-за нехватки профессиональных учителей, что влияет на глобальную конкурентоспособность учащихся в сельских районах, но в то же время ведет к большей мобильности студентов.
Несмотря на все проблемы, присущие сельским местностям, студенты проявили упорство и были готовы выехать далеко от дома, чтобы получить хорошее образование. Таким образом, во-первых, готовность студентов преодолеть проблемы путем получения образования показывает ценность образования. Во-вторых, студенты подчеркивают важность упорства в тот или иной момент своей биографии, будь то гражданская война, переходный период и время новых возможностей, наступившее после этого. В-третьих, студенты не довольствуются возможностями, доступными для них на местном уровне; они постоянно ищут новые возможности для себя и своих семей, даже если это означает выезд за границу. Сегодня таджикская молодежь сталкивается с множеством проблем в своей мобильности и эти проблемы продолжают стимулировать мобильность: разница жизненных стандартов в сельской местности, профессиональная или карьерная конкуренция, а также ответственность за заботу о своих братьях и сестрах или детях. Изучение образовательной мобильности в более широком контексте позволяет лучше понять мобильность в целом.
Болат Л. Татибеков (Университет Сулеймана Демиреля) и Рейель Р. Хэнкс (Государственный университет Оклахомы) изучают пространственную динамику внешней трудовой миграции в современном Казахстане:
Казахстан стал более открытым для трудовой миграции, чем другие страны Центральной Азии, в первую очередь из-за нынешней или предстоящей нехватки рабочей силы. В период с 2001 года по первое полугодие 2017 года правительство пригласило в страну почти полмиллиона иностранных рабочих – цифра, конечно же, не включает тех, кто прибыл нелегально. Авторы изучают эти данные и применяют гравитационную модель, чтобы понять, как на нее влияют факторы расстояния от нескольких стран (включая страны Центральной Азии, Россию, Китай и Турцию), культурная близость и экономические связи.
Большая часть иностранной рабочей силы Казахстана поступает из двух стран: Китая и Турции. Однако в более ранний период (2001-2009 гг.) в страну заезжало больше рабочих из Турции, чем из Китая, тогда как китайские рабочие стали более многочисленными, чем их турецкие коллеги в более позднем периоде (2009-2017 гг.). Например, пространственный анализ показал, что в период экономического роста в период с 2001 по середину 2009 года трудовая миграция в Казахстане из Турции соответствовала модели гравитации с точки зрения культурной близости. В Китае гравитационная модель преобладала с точки зрения расстояния и экономического потенциала в последнем периоде. Похоже, что культурная близость стала менее важным фактором в определении трудовой миграции, чем экономический потенциал и географическая близость. Авторы предсказывают, что трудовая миграция из Китая будет только расти.
Ажар Чекирова (Университет штата Иллинойс в Чикаго) исследует влияние регистрационных документов на гражданские права сельских мигрантов в Кыргызстане. Она ставит вопрос об ущемлении их прав, используя тематическое исследование постсоветской городской регистрации или прописки в Кыргызстане:
В столице Бишкека насчитывается около 350 000 внутренних мигрантов, которые составляют почти 30 процентов населения города. Однако эти люди, как правило, не имеют прописки или местной регистрации. Чтобы получить городскую прописку, внутренний мигрант должен доказать, что он или она владеет недвижимостью или имеет официальное соглашение об аренде в городе, что выходит за рамки финансовых средств многих мигрантов. Вместо этого они, как правило, строят дома на незаконных землях, так что их имущественные права не признаются государством. В результате многие незарегистрированные сельские мигранты в Бишкеке имеют ограниченный доступ к здравоохранению, образованию, социальным услугам, банковской системе или формальной занятости. Кроме того, требования к регистрации были включены в другие законы и регулирование, касающиеся выдачи удостоверений личности, наследования имущества, уголовного правосудия, благосостояния, брака и голосования, тем самым социально и политически лишая гражданских прав этих мигрантов. Эти ограничения маргинализируют сельских мигрантов, делая их де-юре равными гражданами государства, но де-факто второсортными гражданами в городе. Расхождение между тем, как гражданство строится на национальном уровне и как оно интерпретируется и практикуется на местном уровне, открывает новые сферы социального расследования.
Фаррух Ирназаров (Central Asian Development Institute) изучает то, как запреты на повторный въезд в Россию для нарушивших миграционный режим граждан Центральной Азии влияют на их стратегии преодоления:
В 2013 году, несмотря на высокий спрос на неквалифицированную рабочую силу, российские власти приняли решение ввести в действие запрет на повторный въезд в страну для мигрантов, совершивших даже такие незначительные административные нарушения, как несоответствие между их регистрацией и фактическим местом жительства, неуплату счета за мобильный телефон или несвоевременные платежи. В результате в список попало большое количество трудовых мигрантов из Центральной Азии, которые был запрещен въезд в Россию, как правило, сроком от трех до пяти лет.
Тем временем трудовые мигранты, которые попадают в черный список, сталкиваются с рядом трудностей. Прежде всего, они, как правило, не знают о причинах запрета, его продолжительности и других особенностях; часто, когда они покидают Россию, чтобы посетить свои семьи на родине, никто не сообщает им, что они подлежат запрету на повторный въезд и не смогут вернуться в Россию. Таким образом, весь процесс запрещения въезда отдельных лиц остается довольно непрозрачным. В настоящее время девять различных правительственных учреждений могут помещать мигранта в список запретов на повторный въезд, не объясняя своего решения. Более того, юридические знания трудовых мигрантов, как правило, довольно скудны, и они часто имеют ограниченную веру в судебную систему. В этих условиях мигранты, которым запрещен въезд в Россию, должны придумать свои собственные стратегии преодоления этой новой реальности, находясь за пределами России.
Запрет на повторный въезд отличается от депортации, но многие трудовые мигранты ошибочно полагают, что были депортированы. Некоторые мигранты узнают о запрете на повторный въезд и поэтому решают остаться в России, иногда пытаясь получить российское гражданство, чтобы остаться. Другие не подозревают, что когда они покидают страну, то могут не вернуться в Россию. Казахстан часто служит альтернативным местом назначения для тех мигрантов, которые едут в Россию через Казахстан, но останавливаются на российской границе: так, количество таджиков, получивших разрешение на работу в Казахстане, выросло в 12 раз, а узбеков – в 4 раза за этот период с 2014 по 2016 год. Те трудовые мигранты, которые возвращаются в свои страны, должны адаптироваться к новым реалиям на родине. Учитывая, что многие из них потратили значительную часть – десятилетие или больше своей трудовой жизни в России, запрет на въезд порождает ряд проблем реинтеграции. Правительства стран Центральной Азии работают над мобилизацией своих ресурсов для решения вопросов, связанных с возвращением мигрантов.
Джон Раунд (Бирмингемский университет) и Ирина Кузнецова (Бирмингемский университет) пишут о состоянии исключения (states of exception), с которым сталкиваются центральноазиатские мигранты в Москве:
Мигранты из Центральной Азии в России демонизируются государством и средствами массовой информации, что приводит к состоянию исключения, а также различным злоупотреблениям, происходящим внутри такого состояния. Авторы изучают, как это влияет на мобильность центральноазиатских мигрантов в Москве и показывают, как мигранты встречают действия государства, действуя за пределами правовых рамок страны. Мигранты из Центральной Азии конструируются как нелегальная группа, т. е. они работают в России без надлежащей документации и/или работают за наличные деньги и не платят налоги. Подавляющее большинство российских газетных сообщений используют такие определения, как «незаконный», в качестве сокращений, чтобы критиковать мигрантов и правительство за неспособность регулировать «проблему», однако эти СМИ в то же время не освещают те многочисленные проблемы, с которыми сталкиваются мигранты в попытке действовать формально, даже когда они имеют официальное разрешение на работу. В этой “незаконности” мигранты далее конструируются как преступные и больные. Трудовые мигранты пытаются найти свой путь облегчения своего положения Homo Sacer. У многих мигрантов из Центральной Азии в Москве нет иного выбора, кроме как жить в таких условиях, поскольку их потенциальный доход дома просто недостаточен для обеспечения их семей.
Учитывая масштабы проблемы, потребность центральноазиатов в трудовой миграции и преимущества повседневного состояния исключения, представленные для многих государственных субъектов (возможность взятки и т. д.) и работодателей (возможность платить крайне низкую заработную плату без каких-либо налогов), нет оснований считать, что будущее трудовых мигрантов может улучшиться. Федеральное правительство утверждает, что если бы мигранты могли больше интегрироваться в российское общество, то трения между группами уменьшились; отсюда, правительство вводит требования для тех, кто подает заявки на получение разрешений на работу, для сдачи экзаменов по русскому языку и культуре. Однако экзаменационная система может просто стать новым местом неформальности, когда за прохождение тестанадо будет платить. Поэтому, пока не произойдет изменение российской системы управления и экономической структуры, вряд ли повседневная жизнь московских трудовых мигрантов улучшиться. Вместо этого они будут вынуждены жить в состоянии исключения, где злоупотребление является нормой.
Шоирахон Р. Нурдинова (Университет Анадолу) исследует социально-экономические факторы, влияющие на узбекских трудовых мигрантов в Турции:
Число въезжающих в Турцию из Узбекистана увеличилось в 2007 году после того, как Анкара ввела безвизовый режим. Иммиграционное ведомство Турции заявило, что 18 270 видов на жительство были предоставлены гражданам Узбекистана в 2016 году. Однако тот факт, что 1 648 незаконных мигрантов из Узбекистана были оштрафованы властями в 2016 году, поддерживает гипотезу о том, что официальные цифры являются лишь верхушкой айсберга. Среди социально-экономических факторов, которые побуждают трудовых мигрантов из Узбекистана выезжать в Турцию, автор называет культурную близость и сети мигрантов, влияющие на их выбор страны назначения.
Азизбек Абдурахимов (Высшая школа экономики, Москва) ставит вопрос об эмиграционной ловушке из-за зависимости некоторых стран Центральной Азии от денежных переводов:
Миграция очень важна для экономики Кыргызстана как инструмент преодоления безработицы и бедности населения. Доля мигрантов в рабочей силе оставалась более или менее статической – от 27 до 30 процентов.
Таджикистан является самой бедной страной в регионе. В период с 1990 по 2000 год число мигрантов постепенно сокращалось, а затем снова увеличивалось, достигнув 587 000 в 2015 году. В период с 1995 по 2015 годы до 15% до 25% трудоспособного населения работало за границей, из которых 77-80% работали в Российской Федерации.
Узбекистан, страна, насчитывающая около 32 миллионов человек, имеет очень высокий экономический потенциал, но по-прежнему сталкивается с проблемами, связанными с безработицей, слабой экономической и правовой инфраструктурой, коррупцией и слабой банковской системой. С 1990 по 2015 год число мигрантов увеличилось с 1,4 млн. до 2 млн. человек. Около 60 процентов всех мигрантов работают в России, а граждане Узбекистана составляют 5-11 процентов от числа мигрантов в России.
Результаты анализа автора показывают, что Таджикистан и Кыргызстан достаточно зависимы от миграции, чтобы считаться «в ловушке эмиграции», поскольку их макроэкономика испытывает влияние внешних показателей, связанных с денежными переводами и макроэкономической ситуацией в странах-получателях. Например, правительства Кыргызстана и Таджикистана могут столкнуться с макроэкономическими кризисами, если Россия введет ограничения на миграцию.
Гульназ Атабаева (Международный университет Алатоо) также исследует связь между денежными переводами и экономическим ростом в Кыргызстане:
В маленькой, открытой экономике Кыргызстана значительные внешние притоки денег могут повлиять практически на все экономические переменные. Денежные переводы, присылаемые трудовыми мигрантами, играют важную роль в содействии экономическому развитию. Они минимизировали проблемы, вызванные нехваткой валютных резервов. Они также покрывают значительную часть значительного торгового дефицита Кыргызстана (страна импортирует в три раза больше, чем экспортирует). Нельзя отрицать, что на ранних стадиях развития бедная страна, такая как Кыргызстан, нуждается в иностранной валюте для оплаты необходимых импортных товаров. Денежные переводы также оказывают влияние на бедность. Недавние эмпирические исследования в Кыргызстане показали, что международные денежные переводы в основном уменьшают масштабы бедности за счет увеличения расходов домашних хозяйств. В период с 2000 по 2015 год денежные переводы в Кыргызстане ежегодно увеличивались в среднем на 55,4 процента; расходы на конечное потребление домашних хозяйств выросли в среднем на 13,2 процента в год.
Но есть потенциально неблагоприятные последствия денежных переводов: они поддерживают частное потребление импортных товаров вместо финансирования инвестиций, что может подорвать конкурентоспособность и увеличить торговый дефицит. Автор считает, что в этом случае Кыргызстану следует уделять больше внимания импорту новых технологий и предметов потребления, а не потребительских товаров. Политика правительства должна побуждать отдельных лиц «направлять» денежные переводы в продуктивные инвестиции, поскольку имеет значение, как используются эти с трудом заработанные деньги.
В Узбекистане денежные переводы могут служить источником финансирования предпринимательства, утверждает Джахонгир Каххаров (Университет Гриффит):
Однако данные об использовании денежных переводов из сравнительно крупномасштабных обследований показывают, что лишь небольшое число домохозяйств-получателей в Узбекистане инвестируют в предпринимательство. Это может быть связано с тем, что денежные переводы, которые получают узбекские домохозяйства, являются небольшими и в основном используются для удовлетворения неотложных нужд. По мере увеличения размера денежных переводов домохозяйства проявляют большее желание инвестировать. Таким образом, денежные переводы могут стать жизненно важным источником инвестиций для МСМ (микро, малых и средних предприятий), если они могут быть дополнены банковским кредитом и/или увеличением суммы денежных переводов. Более того, даже если домохозяйства не инвестируют деньги в предпринимательство, финансовый сектор Узбекистана, как представляется, получает выгоду от этого притока средств. Небольшая часть денежных переводов может даже превратиться в банковские кредиты, которые могли бы помочь частным предприятиям вырасти. Чтобы повысить положительный эффект денежных переводов, органам следует рассмотреть стратегии реформирования банковского сектора, чтобы повысить свою роль в финансировании микро- и малых предприятий; поощрять семьи мигрантов к инвестированию денежных переводов в МСМ, обучать мигрантов методам ведения бизнеса; и улучшать бизнес-среду.
Женгисхан Жаналтай (Евразийский научно-исследовательский институт) изучает социальные переводы:
Термин, введенный исследователем Левиттом, указывает на то, что трудовые мигранты не только перечисляют деньги, но и передают идеи, ноу-хау, практику и навыки, тем самым влияя на процесс развития своих стран происхождения. В случае Центральной Азии можно сказать, что причина социальных переводов больше обусловлены экономикой, поскольку они ориентированы на улучшение уровня жизни путем накопления социального и экономического капитала за рубежом и использования этого капитала для начала нового бизнеса или поиска работы с достойной зарплатой дома. Страны Центральной Азии, экспортирующие мигрантов, обладают большим потенциалом социального капитала, но используют лишь небольшую его часть. Поэтому правительственные чиновники, профсоюзные организации и представители диаспоры должны совместно работать над поиском путей более эффективного использования социального капитала мигрантов с целью передачи их знаний, навыков и опыта слаборазвитым секторам и отраслям, которые имеют большой потенциал для развития от социальных переводов. Например, поощрение предпринимательской деятельности на дому путем внедрения новых программ поддержки и информирования людей о существующих структурах позволило бы странам Центральной Азии извлечь выгоду из положительного потенциала развития МСП и, таким образом, извлечь выгоду из накопленного социально-экономического капитала мигрантов.
