Все люди – люди (сартская пословица)
Отдельная роль в изучении Центральной Азии отводится Владимиру Петровичу Наливкину – русскому учёному и чиновнику, который, прибыв в Туркестан в октябре 1872 года в составе войска, проживёт там до 1918 года, посвятив это время не только карьере и продвижению интересов российской империи, но и изучению людей, нравов и языков региона[1]. Супруга Наливкина – Мария (урождённая Сартори) также помогала ему в исследованиях. Одной из их совместных работ была книга «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы», опубликованная в 1888 году в Казани. В наблюдениях рассказывается о жизненном укладе, семейных и общественных отношениях населения, с которыми чета Наливкиных смогла ознакомиться, прожив шесть лет в кишлаке Нанай Ферганской долины.
Ценность исследований
В 2016 году издательство Indiana University Press опубликовало перевод этого труда на английском языке вместе с редакторскими правками. В этом издании книга называется «Мусульманки Ферганской долины: этнография Центральной Азии 19-го века». Как отмечает редактор Марианна Кэмп, “за исключением книги Эдварда Лейна « Отчёт о нравах и обычаях современных египтян», очень немногие этнографические работы о мусульманах 19-го века были написаны исходя из длительных наблюдений непосредственных участников, а повествование женщиной было ещё большей редкостью”[2]. Ведь именно Мария Наливкина была источником ценных сведений о жизни женщин, потому как её супруг попросту не был бы допущен на женскую половину узбекских (или как называли их Наливкины – “сартских”) домов. В самом деле, быт, жизнь и традиции женщин этого живописного уголка Центральной Азии не были представлены столь детально ни в какой-либо литературе до этого.
Объектом исследования Наливкиных были женщины сартского населения. Термин «сарт» позволял авторам отличить осeдлое и занятое земледелием узбеков (и таджиков) от кочевых и полукочевых киргизов, которые жили в племенах. В книге даётся подробное описание всего быта населения, как мужчин и женщин, а также наблюдения об экономике, истории и географии края. Их труд даёт возможность современникам узнать больше о жизни населения Ферганы на рубеже 19 и 20-х веков, подмечая при этом как изменения в порядках, укладе и ценностях, так и сохранение некоторых из них.
Описание местности, населения и экономики
Книга начинается с повествования о географии, климате и ландшафте Ферганской долины. Авторы останавливаются на перечислении крупных городов, включая Коканд, Маргилан, Андижан, Наманган, Ош и Чуст, а также объясняют административное деление долины на 6 уездов. Описывая улицы городов и посёлков, авторы отмечают, что они в большинстве своём узкие и повествуют о том, как в пыли играют «прехорошенькие детишки». Также описываются деревья, сельскохозяйственная культура, климат, а также колорит городских базаров[3].
Наливкины подмечают, что население Ферганы делится «на две больших группы: оседлое, обитающее в долине, и кочевое – главным образом в горах и предгорьях»[4]. Оседлое население составляло большинство и Наливкины пишут, что «в расовом или племенном отношении оседлое население Ферганы, носящее общее название сартов, состоит из узбеков (или тюрков) и таджиков[5]. Тут же делается пояснение, что единственной разницей между оседлыми узбеками и таджиками является лишь язык. Поскольку их религия и обычаи были настолько похожими, Наливкины говорят, что в книге они «будут иметь в виду главным образом оседлую женщину – узбечку, называя её общим именем – сартянка, т.е так, как это принято между русскими, живущими в Средней Азии»[6].
Но в этой части Наливкины совсем не затрагивают тему женщин. В конце главы они описывают земледелие – основное занятие населения, чему, по их мнению, способствовал климат, народное мышление и религия. Они дают подробное описание разделения труда, включая использование наёмных работников для земледельческих работ, а также доходы, который получали люди за этот труд[7].
Главы о религии и духовенстве, а также о жилище
В следующих двух главах Наливкины затрагивают тему женщин лишь косвенно. В главе о религии сжато поясняются догмы ислама для пояснения «сути религии»[8], а затем следуют длинные переводы отрывков из Корана. Наливкины выбрали суры, которые были непосредственно связаны с женщинами. Скорее всего, они полагали, что суры имели значение для понятия уклада и жизни женщин долины. Далее, авторы поясняют о различных представителях духовенства, их обязанностях, о местных школах и обучении, где также отмечают, что девочки обучались женщинами (отин) на дому и более ничего о самих женщинах. Здесь же даётся подробное описание системы обучения в школах (мактаб) и в медресе – учреждениях высшего образования. Наливкины отмечают, что знания, в основном, давались религиозные, и даже образованные сарты не имели обширных понятий об арифметике, включая представление о дробях. Также здесь перечисляются сведения о народной медицине. По-видимому, как и предыдущая глава, эта часть работы была написана для того, чтобы показать в каких географических, идейных и религиозных условиях жило население.
Часть, посвящённая жилищу и утвари домов Ферганской долины, содержит данные о том, как население строило и устраивало свои жилища. В частности поясняется, что дома были построены в соотвествии с религией, которая запрещает женщине показываться при посторонних и рекомендует, чтобы мужчины даже не слышали её голоса. «Поэтому в большинстве случаев….дом делится на две, совершенно обособленных половины: наружную, мужскую – ташкари и внутреннюю, женскую, семейную – ичкари», поясняют они.[9] Отмечается, что двор откружается стеной и окна почти никогда не выходят на улицу.
Внешность женщины и её одежда
В этой главе Наливкины, наконец, приступают к сведениям о женщинах долины и детально описывают вид женщин, их телосложение, лица и рост, комментируя об этом исходя из своих представлений о красоте. Они говорят о том, что часто встречаются полные женщины: «Полнота считается одним из непременных условий красоты; часто красавицей называют чуть ли не урода с пышными натурами и здоровым цветом лица».[10] Также авторы пишут о том, что телосложение и форма головы редко бывают «правильными», а торсы «несоразмерно длинные». «Неправильную» форму головы авторы объясняют пребыванием детей в бешике (колыбельная) не менее года, в результате чего у них образуются плоские затылки. Кроме этого, они отмечают, что у большинства женщин широкий таз, а цвет кожи смуглый. По словам Наливкиных, белая кожа лица встречается редко и ей сарты отдавали предпочтение перед другими.
Говоря о лицах женщин, авторы делят их на три типа: монгольский, персидский и средний. Они отмечают, что средний тип лица – преобладающий и отличается круглым лицом, широко расположенными глазами, карими или чёрными глазами (которые редко бывают узкими). Авторы подчёркивают, что глядя на лица, они видят как «выражение энергии..преобладает над апатией. Апатичное выражение, так часто встречающееся между мужчинами, у женщин сравнительно очень редко».[11]
Особую ценность представляет то, как Наливкины подробно описали одежду местных женщин, в некоторых случаях отмечая, что среди них были и модницы («франтихи»). Костюм женщин в основном состоял из штанов (иштан), рубахи (койнак), платок (румол), дурача (небольшой платок сверх большого платка) и калош в летнее время. В зимнее время состоятельные одевали ичиги (вид сапог) с калошами. При выходе из дома, женщины набрасывали на голову чимбет (густую сетку из конского волоса, закрывающую лицо и грудь), а поверх него накидывали паранджи (длинный халат) из серой или тёмно-синей материи. Сообщается, что порой цветной наряд женщины выглядывал из-под паранджи и по нему можно было узнать, откуда женщина родом.[12]
Женский халат калтача, Узбекистан, Бухара, конец XIX века
Занятия и пища
Как следует из главы, в домах того времени практиковалось использование домашней прислуги, включая работу ак-чач (из бездомных вдов либо в некоторых случаях из матерей жён – хозяек дома) в услужении или рабынь, которые обычно состояли из дунган, называемых «чури» (джури). Основным занятием женщин (чтобы помочь бюджету семьи или чтобы прокормить себя и детей в случае вдовства) были пряжа ниток, очистка ваты и шелкопрядство. Как подмечают авторы, труд проходил в ичкари, т.е внутри дома.
Здесь же описываются блюда местного населения, популярные среди узбеков и таджиков и поныне, включая плов (палау), шавла, шурба, мастава, чучвара, шир-гурунч, куча, атала итд. Особенно авторы выделяют приготовление сумаляка, поясняя, как его варят и когда. Наливкины делают интересное наблюдение о том, что девушки и женщины, собравшиеся варить сумаляк всю ночь, в случае прихода постороннего мужчины не прячутся. Возможно, это давало возможность женщинам преступать через строгие правила, т.к Наливкины пишут, что “на этих сборищах высматриваются невесты и cxодятся любовники”[13].
Интересны заметки о потреблении алкоголя. «Несмотря на то, что напитки как вода, виноградное вино и буза (род пива из проса) преследуются религией… открытое их потребление с каждым годом растет….что дало некоторым повод утверждать будто бы пьянство, не известное прежде между сартами, было привито к ним русскими”, пишут авторы. Далее они напоминают, что буза был напитком местным и то, что тамошние евреи тайно готовили фруктовую водку и вино. Отметив, что Алим-хан и Мадали-хан были пьяницами, Наливкины иронизируют, что если русские и виноваты, то «их виновность только в том, что они не бьют палками тех, кто попадется на их глаза в пьяном виде”[14].
О характере и привычках женщин
В этой и последующих главах книги содержатся описания женщин, их поведение, традиции и основные жизненные этапы. Определённые данные приводятся с известной долей субъективизма и обобщениями. Так, Наливкины отмечают, что женщины отличаются живым характером, общительны, артистичны и «при несчастиях жалуются подругам, причитая и сетуя», но называют эти причитания «деланными»[15] в силу, казавшегося Наливкиным «отсутствия настоящих родственных связей» между сартами.
Авторам кажется странным, что с подругами обсуждается всё вплоть до всех подробностей семейной жизни (в отдельном случае, авторы пишут об услышанных семейных ссорах), но подобное оглашение жизни, по мнению авторов, было защитой от тирании мужа, которая тем не менее была «меньшей чем в Европе». Они объясняли это тем, что у местных женщин была возможность развестись с разрешения кази (судьи), что не препятствовало их повторному браку.
В этой части Наливкины останавливаются и на таком вопросе, как отношение населения (и женщин) к религии. Они описывают, как люди делят поступки на дурные (гунах) и хорошие (саваб) и дают примеры последних (поднятие хлеба с земли, примирение ссорящихся, подача милостыни, мытьё головы в пятницу итд). Они также описывают, во что верят сарты, подмечая при этом сходство с русскими. Например, в шайтана (дьявола), даджаля (антихриста), пэри и девов (добрых и злых духов) и в существование домового албасты и аджины (“нечто среднее между ведьмой и домовым”, поясняют авторы). Также отмечается, что женщины ходят к гадалкам и ворожеям. Вместе с тем, авторы подчёркивают, что сарты, как и другие народы, выполняли религиозные предписания из-за общественного порицания, нежели из-за страха перед адом. Отдельным влиянием, как считают авторы, пользовалась палка кази-раиса, которая до прихода русских «являлась тогда и хранительницей благочестия и регулятором общественного мнения»[16]. Однако после её упразднения, в людях стал появляться религионый индиферентизм, пишут они[17]. Поэтому Наливкины считают, что неправильно считать сартов фанатиками.
Как следует из наблюдений, среди женщин религиозное образование было не очень высоким, так как многие были безграмотны. Они не посещали мечети и молились дома, и то не все, а преимущественно пожилые женщины. В то же время, описывается, как женщины молятся, и отмечается, что есть набожные и солидные семьи[18]. Особо отмечается посещение мазаров, т.е могил святых, что присуще исламу Центральной Азии и поныне. Авторы перечисляют «популярные» мазары долины, отмечая, что каждый из них посещается с разной целью (как для лечения болезней, так и для привлечения богатства)[19].
«Беременность и роды. Девочка»
Авторы подмечают, что как и у русских того времени, предпочтение отдаётся мальчику перед девочкой. При рождении сына устраиваются большие торжества, в то время как при рождении дочери самое большее – это заклание барана. Описывается, как проходят роды, при которых присутствуют родные и сам муж по желанию, а также обряды и то, как идёт процесс восстановления женщин. Обычно роженица лежит 6-7 дней, реже 3 дня, пишут авторы. В связи с детской смертностью объясняется происхождение некоторых имён. Так, приводятся примеры имён Турсун («пусть останется»), Тохта («постой») и Махкам («крепкий»), а также значение имени «Сатыб-алды» (“купили”) и «Саткын» (“проданная”, для девочек). B последнем случае ребёнка давали на 5-6 дней другой кормящей женщине, а затем выкупали его, полагая, что теперь ребёнок точно не умрёт.
Авторы пишут, что родители крайне любят и балуют своих детей, вплоть до того, что дети привыкают быть на руках и начинают ходить поздно[20]. В этой главе примечательно и то, как на нескольких страницах авторы перечисляют популярные детские игры, включая игру «ак-терак» (белый тополь), популярную и поныне, детские шутки-прибаутки, а также детские песенки, загадки и сказки (со словами в оригинале)[21].
В этой главе читатель узнает, что с лет 8-9 девочка начинает учиться прясть, чистить хлопок и шить. В этом же возрасте начиналось и обучение на дому. К годам 9-10 девочке заплетали волосы в мелкие косички и они начинали носить не тюбетейку, а платок. Как повествуют авторы, по достижении 12-13 лет городские девочки (в кишлаках, это происходило чуть позже) надевали паранджи и чимбет, становясь девушками на выданье.
«Девушка, сватовство и брак»
В этой главе интересны сведения о бракосочетания и подготовки к этому. Обычным делом выдавать девочек замуж в 13-15 лет, а средний возраст родов варьировался между 16 и 20 лет. Согласно Наливкиным, замуж выходят практически все, кроме редких старых дев среди дочерей ходжей (потомков пророка), которые не хотели выдавать дочерей за простолюдинов[22]. Также они отметили случаи, когда свадьбы переносились по причине откладывания мужчиной уплаты калына, (выкупа за невесту), который мог быть от 70-80 рублей серебром до нескольких сотен за невест из богатых купеческих семей.
Авторы сообщают, что мужчины предпочитали жениться на девственницах, нежели на разведённых или вдовах (джуан) из-за собственных и религиозных предпочтений. Однако, бывало, что мужчины предпочитали последних, ввиду того, что женясь на джуан, они должны были оплачивать лишь расходы на угощение[23], в не давать калын (в большинстве случаев он уже мог был быть выплачен первому мужу её родней или же она от этого освобождалась вовсе). Последнее, по авторам, делало разведённую женщину вполне свободной по сравнению с европейками, потому как после брака родительская власть над дочерью уже не имела силы, а вступление в новый брак облегчалось тем, что второму мужу не надо было платить за неё[24].
Как и сегодня, у молодожёнов было принято жить вместе с родными мужа. Однако, по Наливкиным, совместное проживание было делом хлопотным и молодых старались отделить от родителей через год после свадьбы. Интересны наблюдения о том, что частым поводом для ссор было разрешение молодой выйти из дома, что было особенно сложно делать до рождения первого ребёнка. При этом отношение женщины-свекрови и женщины-матери к своей невестке и дочери, которая попадала невестой в другой дом, естественно, отличалось: мать не была снисходительна к невестке, а дочку, наоборот, жалела.
«Многожёнство, развод, вдовство и смерть женщины»
Говоря о многожёнстве, авторы пишут, что несмотря на то, что у мусульман было положено жениться на четырёх жёнах и одинаково ко всем относится, на практике дело оказывалось сложнее. Хозяйкой дома считалась первая жена и в большинстве случаев все жены жили в одном дворе, хоть и в разных комнатах. Реже были случаи, когда у каждой жены был свой дом.
При условиях, когда в одном доме оказывалось по несколько жён и при неспособности мужа относиться ко всем одинаково, в домах частым делом была ругань и ссоры. “В большинстве случаев, удовольствие иметь нескольких жен покупается очень дорогой ценой, причём нередки примеры того, как наскучив постоянными семейными дрязгами, сарт разводится с лишними женами, оставляя при себе лишь одну из них, наиболее подходящую и навсегда клятвенно отрекается от многоженства”, пишут Наливкины [25].
В то же время бывала возможной и спокойная жизнь, где «многое зависело от характера мужа и покладистости первой жены», отмечают авторы. Бывало, что кундаши (термин для жен, означающий “делящие дни вместе”) дружили, а где-то и прикрывали погрешности своей товарки. Тем не менее, случаи такой жизни Наливкины считали редкостью. По их словам, многоженство также было больше распространено у зажиточного городского населения, нежели у сельских жителей.
Там где есть брак, может быть и развод. Наливкины перечисляют легитимные причины, из-за чего женщины могли требовать развода: в случае беспричинно нанесённых побоев и со следами последних; если муж берет вторую жену без её позволения; если муж не даёт ей пропитания в течение шести месяцев; если он увозит её жить на дальнее расстояние без её согласия; если он лишается рассудка, и если он окажется прокажённым. Делалось это через кази – местного судью[26].
Говоря о смерти, Наливкины с восхищением пишут о том, что и мужчины и женщины соыершенно спокойно встречают смерть как нечто необратимое. Они описывают, как присутствовали при смерти муллы. “Умирая от ран, нанесённых ему разбойниками, он с замечательным спокойствием, не обращая более никакого внимания на окружавших его, тихим, заметно слабеющим голосом он сам читал себе отходную”,[27] пишут они. В конце главы идёт описание оплакивания, принятые выражения, омовение умершего/умершей и традиции посещения могилы. Отмечается, что оплакивание сопровождается воем и то, что некоторые могут раздирать себе лицо, войдя в экстаз.[28] Говоря о поминках, Наливкины подмечают, что их справляли на третий день после смерти, после 7 дней, 40 дней и по прошествии года. Эта традиция соблюдается в регионе и сейчас.
О проституции
В заключительной главе, Наливкины пишут о том, что несмотря на страх перед смертной казнью в ханские времена как за прелюбодеяние, так и за проституцию, последнее всё же скрытно практиковалось. По их сведениям, проституция была тайной до прихода русских и поощрялась эпикурейцами хана, а после русских оформилась в два вида – явную и тайную. Первые публичные дома появились после взятия Ферганы и содержались русскими, пишут Наливкины. Тем не менее, впоследствии дома терпимости содержались как русскими, так и местными, поясняется в главе. В первое время проститутками были женщины или разведённые или сбежавшие от мужей[29], позже в некоторых публичных домах проститутками были женщины – жены сартов, которые содержали эти дома[30], сообщают авторы. Девушек среди них было мало, но были случаи «продажи невинности» сообщают Наливкины. Кроме явных проституток (джаляп), были проститутки тайные[31] (купия), по-видимому, из разных слоёв общества. Авторы отмечают, что последние совершили «бескровную революцию», почти совсем изгнав бачей[32] и заняв их место на различных вечеринках.
Заключение
Свою книгу Наливкины заканчивают пословицей о том, что люди остаются людьми. Даже если их работу нельзя назвать объективной по современным научным стандартам, изложение деталей, тем не менее, кажется в целом достаточно правдивым. В то же время супруги могли видеть лишь то, что они желали видеть. Так, ремарки о гигиене сартов намекают на то, что для них чистота белья или отсутствие паразитов не имели значения, что особенно видно из замечаний о вшах как «насекомых, которые присущи туземному быту cовершенно столько же, сколько присущи ему омовения, намазы, селям при встрече с знакомыми»[33]. Также заметно, что некоторые индивидуальные качества женщин, с которыми Наливкины, несомненно, сталкивались, преподносятся как черта всех сартянок. Так, авторы пишут о вранье, лести, сплетничании и хвастовстве женщин.
В то же время есть и много позитивных ноток. Наливкины пишут, что женщины общительны, энергичны и быстро приспосабливаются. Они положительно отзываются об общей черте народа стоически претерпевать физическую боль, будь то роды для женщин, или операции для мужчин. В иных описаниях они сопереживают бедной старушке на базаре, продающей единственные коралловые бусы своей внучки, чтобы добыть им обеим на пропитание.
Авторы стараются быть объективными в суждениях. Например, они пишут, что им приходилось видеть мальчиков и девочек, бежавших от учёбы из-за побоев, которые практиковались многими учителями. Наливкины справедливо подмечают, что битьё было присуще и самим русским до последнего времени[34]. Они также иронизируют по поводу различий между драками русских и местных в пользу сартов: «разодрались два сарта, разодрались конечно не a la russe, т.е без вышибания зубов, без сворачивания шей и другого членовредительства, а чинно, по сартовски»[35]. В другом случае они отмечают, что права женщин после развода (независимо от того какой по счету она была) были защищены лучше нежели права любовниц-актрис в русском обществе[36].
Несмотря на определённое снисходительное отношение к местному населению, в книге также чувствуются симпатия и юмор. Это говорит в пользу мнения о том, что тон замечаний Наливкиных отличался большим человеколюбием нежели работы предыдущих русских ориенталистов[37]. Вместе с тем, самой большой ценностью их этнографии остаётся, конечно, детальное описание увиденного позволяющего вернуться в прошлое Центральной Азии и почувствовать атмосферу того времени.
