Научные труды известного казахского историка Нурболата Масанова, введя понятие “кочевой цивилизации”, позволили нам впервые посмотреть на казахских кочевников с нового ракурса. Нурбулат Масанов основал первый в регионе институт по изучению кочевников, который впоследствии был закрыт. О роли Масанова в изучении кочевников и важности его исследований в интервью CAAN рассказывают его коллеги Меруерт Абусеитова (директор Республиканского центра по изучению исторических материалов Института востоковедения им.Р.Б.Сулейменова МОН РК) и Николай Крадин (и.о. руководителя Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН).
Нурболат Масанов. Фото: kz.expert
Нурболат Эдигеевич был основателем первого института по изучению номадов в Центральной Азии, который впоследствии был закрыт. Есть ли планы по продолжению таких работ?
М. Абусеитова: К большому сожалению, Нурболат Масанов ушел из жизни в 2006 году и его институт больше не работает. Институт кочевниковедения, действительно, был создан впервые в Казахстане – в центре кочевой культуры и истории – благодаря Нурболату Масанову. С большим сожалением хотела бы констатировать то, что многие научные наследия, которые начинаются при таком вдохновении и воодушевлении таких ученых, как Нурболат Масанов, не имеют продолжения.
Что такое вообще кочевниковедение в Казахстане? Это та история и культура, которой в целом пронизаны все наши народы, кто представляет Казахстан, поскольку это и есть истоки нашей истории и государственности. Если мы не будем знать истоки, если не будет преемственности и продолжения такого наследия, то это будет большой потерей.
Сейчас в Казахстане, помимо нашего института «Востоковедения», где мы дальше продолжаем и пытаемся передать те знания, что оставили нам ученые, как Нурболат Масанов, такой структуры, которая полностью направлена на изучение данной тематики, нет.
Почему закрыли данный институт?
Н. Крадин: Я не знаю, зачем правительству или министерству в Казахстане надо было его закрывать, наоборот, нужно было развивать исследования в этом направлении. Например, у нас в России очень много институтов, которые занимаются кочевниками – Институт востоковедения РАН, Институт этнологии и антропологии РАН, Институт археологии РАН, Института монголоведения РАН, наш институт в некоторой степени, но институт Нурболата Эдигеевича был фактически чуть ли не единственным специализированным институтом по изучению номадизма и подобного института еще нигде не было. После гибели Нурболата мы написали очень большое письмо, которое подписал Анатолий Михайлович Хазанов – наш выдающийся и самый крупный специалист в мире кочевниковедения, многие другие коллеги и среди них я. Речь там шла не о каких-то отдельных персонах, кто бы мог возглавить этот институт. Дело в том, что данный институт, я считаю, был бы очень хорошей институцией, которая могла бы объединить ученых Казахстана и других стран, и способствовать международной интеграции в изучении номадизма. Я считаю, что институт Нурболата надо снова возродить и назвать его именем.
Что представляет собой известная монография Н.Э. Масанова «Кочевая цивилизация казахов»? Какое влияние она оказала на современные труды и концепции?
М. Абусеитова: Масанов начинал эту работу еще в советское время, сначала в виде диссертации, это была кандидатская диссертация, потом уже докторская, вслед за ними вышли монографические исследования и многочисленные статьи. Фактически, этой работе он посвятил всю свою сознательную жизнь, начиная со студенческих лет в Казахском Государственном Университете имени С.М. Кирова, а затем в институте этнографии в Москве, где он непосредственно писал свою докторскую диссертацию, на основе которой появилась его монография «Кочевая цивилизация казахов».
В институте истории у Нурболата начались первые экспедиции в колхозы и совхозы. Как современники и очевидцы советского времени, мы знаем, что такое колхозы и совхозы. Это были действительно хорошие общественные объединения в виде колхозов, и, увидев их, Нурболат уже понимал, что такое летовки и зимовки кочевников, и каким образом люди занимались животноводством. Это и было лабораторией того самого кочевниковеда, который сам жаждал увидеть историю своего народа собственными глазами. На основе своего исследования он делал различные карты и рисовал все, что видел и исследовал: бытовую жизнь скотовода, как казахи ухаживали за скотом и какой это тяжкий труд. Карта, которую Нурболат составил, охватывала целое пастбищное хозяйство казахов, он рисовал, где и как находился скот.
Сейчас мы изучаем народные знания, которые передавались из поколения в поколение в устном виде. Такой кочевой образ жизни – не есть отсталое хозяйство, это есть философия, культура, письменность и природные знания.
Охотник-казах. Автор: Altaihunters. CC-BY-SA-3.0
Н. Крадин: Впервые с фамилией Н. Масанова я познакомился в 1984 году. В библиотеке университета, где я учился, была тоненькая книжечка Н.Э. Масанова, посвященная теме экологии и социально-экономическому строю кочевников. В те времена еще не было устройства для ксерокопирования и я стал книжку конспектировать. Года три спустя, в 1989 году, я приехал в Алма-Ату на большую конференцию по изучению взаимодействия кочевников и оседлого мира и мы с Нурболатом лично познакомились. Я уж не знаю, у кого он отобрал экземпляр книжки, оторвал титульный лист, где было написано, кому это было посвящено, и на обороте написал «Моему другу Коле». Его книга был первой фундаментальной работой с экологическим взглядом на номадизм, то есть то, о чем многие из нас где-то в душе думали, где-то подозревали, а он все это сделал.
В монографии «Кочевая цивилизация казахов» Масанова речь идет вовсе не о цивилизации. Сегодня идет очень много споров по поводу цивилизации казахов. Я даже несколько раз свое мнение высказывал, а коллеги на меня обижаются, что я отказываю кому-то в цивилизации. Но у нас же не может быть триста цивилизаций. Но я считаю, что Нурболат хорошо показал процесс развития кочевого сообщества. Если вы помните книгу Норберта Элиаса «Процесс цивилизации», где он говорит, что идет процесс постепенной, постоянной цивилизации, называет это процессом человеческого сообщества и не делит никого на “народы дикие” и “народы цивилизованные”. Он говорит, что это постоянный процесс, и мы все время совершенствуемся, меняемся. У Нурболата как раз в этом отношении книга не о диких или развитых народах. В книге он показывает процесс постоянного развития кочевых казахов.
Возможно, да, какие-нибудь рафинированные европейцы считают, что у казахов не было цивилизации, а у европейцев она высокоразвитая. Но на самом деле все прекрасно понимают то, каким надо быть сильным и мужественным, чтобы выжить в условиях кочевой степи. У меня почти 20-летний опыт полевых сезонов и я знаю, насколько тяжелейшие это условия, а чтобы выжить в таких условиях, нужно обладать запасом огромных знаний. И такие народы, как монголы, казахи, башкиры, туркмены, калмыки и многие, многие другие, обладали потрясающей гаммой знаний и могли приспосабливаться к очень суровым кочевым, степным условиям. Это как раз говорит о высокой выживаемости их культуры и Нурболат в своей работе показывает процесс приспособления к экологическим условиям и процесс образования оригинальной самобытной культуры, которая, вне сомнения, является оригинальной цивилизацией в том смысле, который вкладывают в понятие “цивилизация” французы. У нас на самом деле выдающихся исследователей кочевых культур немного и каждый что-то сделал свое, но такие уникальные исследования об экологических аспектах и культурно-цивилизационных особенностях еще не сделал никто, это сделал только Нурболат.
В книге рассказывается об экологических аспектах этногенеза среди кочевников Казахстана. Как природные ресурсы региона, где обитали кочевники, определили социально-экономические параметры казахов?
Н. Крадин: Пастушеские народы выработали весьма специфические средства адаптации в суровых природных условиях, они одомашнили лошадь, придумали средства верховой езды, доместифицировали и вывели разные породы скота и сделали много других важных изобретений, а также распространили эти и другие изобретения по всему Старому Свету.
После того, как я много лет проработал в Монголии, я понял, почему именно монголы покорили половину Евразии. Неудивительно, что народ с такой специфической культурой выживания и удивительными способностями приспособления к природе не только победил всех остальных кочевников, плюс еще вместе с ними образовал громадную империю. Меня как-то в Казахстане спрашивали, а правда, что Чингизхан монгол? Я ответил, что на самом деле он не был ни казахом, ни монголом, но он создал и монголов, и казахов, ведь тогда современных этнических народностей не существовало. Я считаю, что такого рода споры имеют исключительно какие-то, в западном смысле слова, «донационалистические» аспекты процесса формирования нации. Но на самом деле этнический процесс – очень сложная штука. Вот в этом году в журнале «Nature» вышла хорошая статья под названием «137 культур древних кочевников» («137 ancient human genomes from across the Eurasian steppes»), где множество авторов показывают насколько этот процесс запутан и как его трудно интерпретировать, что практически невозможно подогнать под какие-то легкие схемы.
Что можно сказать по поводу «горячего вопроса» о казахской государственности до вхождения в Российскую империю?
М. Абусеитова: Мы сейчас занимаемся историей казахской государственности, общественным строем, процессом происхождения этноса, культурой великой степи, то есть теми вопросами, которые представляются самыми значимыми для истории казахского народа. Занимаемся мы этими вопросами на междисциплинарном уровне. Для того чтобы определить, когда у нашего народа появилась первая государственность, мы работаем с геоархеологией, по которой определяется хронологический период, так как у нас нет единой научной системы определения хронологии событии. Есть ошибочное понимание, что становление казахской государственности относится к 1465-66 гг., но это всего лишь дата политического образования Казахского ханства. Многие наши историки верят и ошибочно понимают труд Мирза Мухаммеда Хайдара Дулати «Тарих-и Рашиди», объясняя тем самым, что казахская государственность относится к XV веку. И сейчас мы всесторонне занимаемся этими вопросами, чтобы правильно определить генетику народа, исследуя ткани, кости найденных раскопок. Все мы знаем, что предысторией Казахского ханства являются Золотая Орда, Кок Орда, Ак Орда и все они предшествовали образованию Казахского ханства.
У казахского народа есть деление на племена, роды, то есть «жузы». На самом деле, жузы не являются определенной организационной системой. Масанов относил это к способу мышления через призму генеалогического основания общества и расписал внутреннюю степень казахских племен. Каждый казахский род подразделялся на многочисленные этнические ветки, которые были связаны между собой сложной структурой общественного строя. Казахский жуз также имел региональный смысл и даже по сей день на западе страны располагается Младший жуз, на востоке – Средний жуз, на юго-востоке – Старший жуз. Раньше казахи при знакомстве спрашивали друг друга «Какой жуз? С какого рода?» и узнавали о целом потомстве. Но, к сожалению, весь этот мощный институт сейчас политизирован и называется он среди народа “трайбализмом”, “жузовщиной”, что означает негативное явление. Но мы, историки, понимаем, что это неправильное понимание исторических событийных вещей и ментальности, что приводит к таким ошибочным явлениям, как трайбализм. То есть, трайбализм существует сейчас и его развили в современности, но при появлении государственности это выступало базой генеалогической структуры народа.
Был такой швейцарский путешественник – Анри Мозер. Он в свое время четыре раза был в казахской степи. Его работы свидетельствовали о том, что история и быт казахов представляет собой развитый уровень культуры. Он смотрит совершенно другими глазами на историю казахов и был поражен, прежде всего, едой, гостеприимством, красотой казахских красавиц. Он упоминает казахскую красавицу Халису, на которой были украшения – настоящие драгоценные камни на бешпетах, а платья из благородного шелка. Он пишет, «когда проходит Халиса, она просто порхает, а монеты в волосах звенят как хрустальный звон». Анри Мозер описывает красоту казахского ковра – «тус клема» из золотых и серебряных ниток. Роскошные ковры украшали золотой трон казахского хана и султана, что и собственно представляет наличие государственности. Путешественник взял с собой два вида казахского тус клема и они сохранились в историческом музее Берна в Швейцарии.
Н. Крадин: Я про это много писал, и моя позиция заключается в следующем. Мы, к сожалению, рабы тех терминов аппарата, которые выработаны западной культурой, и отсюда эти самые споры про государство. Например, если взять социальную организацию или политическую систему, конечно, для европейских сообществ бюрократия играла определенную роль, а в кочевых обществах бюрократия сложилась достаточно поздно. По европейским канонам, это не соответствует тем понятиям, которые соответствуют признакам государства. Но опять же, это не значит, что та политическая структура, которая была создана кочевниками, была хуже или ниже по уровню своего развития, нет, она была просто другая. Мы очень часто спорили на эту тему: Нурболат Эдигеевич написал свою книгу о цивилизации, в широком смысле, цивилизации кочевников, а я придумал экзополитарный номадный способ производства.
Как повлияло вхождение казахов в состав Российской империи на социально-культурные ценности и в целом – на кочевое общество?
Н. Крадин:
Я никаким образом не оправдываю эту политику, которая проводилась, но я бы хотел сказать одну вещь. Дело в том, что я очень много прочитал, о том, как происходил процесс модернизации и ассимиляции в других скотоводческих сообществах, которые оказались под влиянием капиталистического мира. Я хочу сказать, что результат на самом деле далеко не позитивный. Конечно, политические репрессии, чудовищные ошибки в области седентеризации никоим образом не имеют никакого оправдания и за это политическая власть должна просить прощения у народов, которые через все это прошли.
Но нельзя забывать следующее. Когда проводились преобразования социалистического общества, многие из людей, которые участвовали в этих процессах, исходили из благородных побуждений. Они стремились сделать жизнь кочевых народов лучше. Ясно, что советская власть сделала не все правильно, но ведь она же не хотела, чтобы кочевники жили в тех же самых социальных условиях как раньше в ХІХ веке, чтобы у детей не было ни школ, ни здравоохранения, ни возможностей карьерного роста в перспективе? Модернизация предполагает отказ от традиционных ценностей и здесь результат оказался одинаковым, с большими негативными последствиями, кто бы это ни проводил – коммунисты или капиталисты. Колониализм всегда имеет собственно две разные стороны. Когда мы смотрим на колониализм, мы видим и модернизацию, и разрушение традиционных ценностей, давление на людей и даже репрессивную политику государства.
Расскажите нам о Масанове? Каким он был человеком, другом, коллегой?
Н. Крадин: Мы с Нурболатом Эдигеевичем познакомились в 1987 году. Это был мой первый приезд в Казахстан, в Алма-Ату. Была большая конференция, посвященная взаимодействию кочевых народов и земледельческих цивилизации. Тогда я познакомился с Карлом Молдахметовичем Байпаковым, Нурболатом Эдигеевичем Масановым и многими другими учеными. Я был молодым и “зеленым” лаборантом, но у меня уже была написана книга. Нурболат подарил мне свою книгу, о которой мы говорили выше. Но мы встречались не так часто в жизни. После распада Советского Союза он учился в докторантуре в Москве, я писал рецензию/отзыв на его докторскую диссертацию, но потом все прервалось. Но наше научное поле существовало. Были общие друзья и коллеги, но потом как-то все это рухнуло.
И однажды я получаю печальную телеграмму о его гибели. Я неделю не мог это принять эту новость. Очень печально, когда такие великие ученые уходят в самом рассвете сил. Нурболат был светлым человеком. Когда я писал какую-то работу, я всегда думал, “а вот как бы сказал Нурболат, как бы он мне посоветовал здесь, что он бы исправил, а как бы критиковал?” Когда-то он ушел в политику. Я сам всегда старался держаться в стороне от политики. Но те годы были тяжелые. Мне повезло, я получил несколько грантов и все время занимался только наукой, и эти годы как-то быстро пролетели. Но когда Нурболат мне написал, я сразу бросился в интернет и очень много прочитал о нем самых разных отзывов, и я, конечно, удивился, что он смог сочетать в себе и удивительную жажду к науке, и активную политическую деятельность. Я бы, наверное, не смог.
М. Абусеитова: Мы с Нурболатом Эдигеевичем работали и дружили еще с университетских времен. Я занималась изучением восточных письменных памятников по истории и культуре кочевников, Нурболат изучал архивные материалы, которые тоже сохранились в письменном виде. В период исследования данной проблематики он полностью изучил русскоязычный фонд рукописного наследия известных путешественников, которые были на нашей территории в 1700-1800 годах. Когда мы говорим о путешественниках, которые оставили письменные памятники о нашей земле, мы говорим об источниках и истории глазами очевидцев. Помимо рассказов путешественников, были проведены научные экспедиции, от которых тоже остались памятники – это дневники, хроники и записи российских чиновников и ученых тех времен. Такие важные материалы Нурболат изучал очень скрупулезно. Данные материалы были доступны в советское время. В те времена, когда мы были еще невыездными в зарубежные фонды, Нурболат Эдигеевич изучал такие материалы в нашей единственной большой библиотеке – государственной библиотеке Казахской ССР имени А.С. Пушкина, которая сейчас переименована в национальную библиотеку РК имени Абылай хана, где до сих пор сохранился уникальный архивный фонд рукописей и редких книг.
Его интерес к истории кочевников зародился еще до университета. Отец Нурболата – Эдиге Масанов – известнейший казахстанский этнограф, который тоже работал в институте истории, но очень рано ушел из жизни. Нурболат продолжил работу не только своего отца Эдиге Масанова, но и деда, который также занимался проблемой происхождения этногенеза казахского народа. Он с детства вел интересные беседы с отцом и дедом, и у него уже была определенная база. А будучи молодым студентом в университете он начал писать доклады и статьи.
Во времена университетских лет мы с Нурболатом Эдигеевичем одними из первых начали посещать кружок Вениамина Петровича Юдина «Востоковед» и были его учениками. В.П. Юдин был одним из выдающихся ученых-востоковедов, которому удалось перевести и подготовить к изданию ряд очень ценных памятников истории Казахстана. Среди них есть «Чингиз-наме», «Материалы по истории казахских ханств XV-XVIII веков» и т.д. Нурболат пишет в своей книге о Юдине – своем наставнике, который показал ему, как надо работать с источниками. Источники бывают разные: есть письменные источники – это арабо-персо-тюркоязычные источники и рукописи, которые были написаны тысячи лет тому назад; а есть еще устно-исторические традиции у казахов – это легенды, летописи, рассказы, которые остались на «тоте жазу», что в переводе означает арабскую графику; и есть архивно-исторические материалы. Вот это все и есть та база, на основе которой мы начали заниматься, и В.П. Юдин направил нас к изучению именно источников.
Нурболат, конечно, не знал восточные языки, поэтому он читал только русские архивные материалы, а также архивные рукописи в переводе, вышедшие в XVI-XVIІI веках. Его интерес к истории кочевников появился, изучая именно такие источники, что явилось предтечей и началом всего его жизненного пути – всему этому способствовала школа, во-первых, В.П. Юдина, затем Х.А. Аргынбаева – заведующего отдела в институте истории, где работал Нурболат, М. Муканова, сына Сабита Муканова, казахского писателя, который тоже был этнографом.
Мы с Нурболатом поставили себе цель, что будем изучать и восстанавливать нашу историю правильно и объективно. Он скрупулезно изучал источники, жил непосредственно в аулах. Прежде всего, он был сыном своего народа. Во-вторых, он хотел внести огромный вклад в историю казахов не только изучением самой истории, в свое время он ушел в политику. Будучи человеком открытым и свободолюбивым, он писал то, что запрещено было говорить в нашем обществе. Единственное, он плохо говорил на казахском, но все понимал, а его критики осуждали его за это. Осуждали в том, что, возможно, не знал традиции и культуру своего народа и, «не зная языка, что он может написать о кочевниках»?! А он писал такие книги, которые стали настольными книгами наших ученых, не только в Казахстане, но и за рубежом.
Как человек он был очень добрым и всегда всем помогал. Он всегда мне звонил, прежде чем публиковать какой-нибудь материал и говорил: «Мека, слушай, я сейчас вот такую статью написал и хочу тебе прочитать», и мы обсуждали это часами. Как отец, обожал своих детей и любил собак. Был болельщиком футбола и старался не пропускать матчи.
Мы его помним, вспоминаем очень часто и проводим чтения в его память. Говорят, память равна воскрешению – если будешь помнить человека, он всегда будет рядом.
