Уязвимость, сопротивление и опасность игнорирования воспринимаемой справедливости. Уроки из Центральной Азии.
Исследователь Ноа Такер из Университета Джорджа Вашингтона попытался ответить на эти вопросы, связав предыдущие исследования по тактике вербовки воинствующих исламистских организаций с исследованиями на местах в одной из наиболее уязвимых для рекрутинга общин. Данное исследование опирается на два набора полуструктурированных интервью и фокус-группы с местной молодежью в селе Араван на юге Кыргызстана, проведенных осенью 2016 года, в конце 2017 года, а также в начале 2018 года.
Оригинал исследования на английском What Happens When Your Town Becomes an ISIS Recruiting Ground? Lessons from Central Asia about Vulnerability, Resistance, and the Danger of Ignoring Perceived Injustice
Равшанхон со своими внуками живет недалеко от Аравана. Ее дочь с тремя другими внуками уехала в Сирию три года назад, думая, что едет в Казахстан на временную работу, а сейчас находится в тюрьме для военнопленных. Автор фотографии Noah Tucker.
Контекст: Араван и Сирия
В кыргызском селе Араван, согласно переписи от 2009 года, проживает около 17 000 человек, и хотя население села составляет всего лишь 2% от общей численности населения страны, по официальным оценкам, примерно треть всех кыргызских боевиков в Сирии и Ираке являются жителями этого села, а если добавить сюда и выходцев с соседних южных общин, то район обеспечил более половины кыргызских боевиков на Ближнем Востоке. В то время как эти цифры являются оценочными и часто оспариваются и считаются проблематичными, существует общий консенсус о том, что на душу населения Араван пострадал больше от вербовки, чем любая другая местность в стране. Есть четыре общие характеристики, которые отличают Араван от других городов Кыргызстана и иногда предлагаются в качестве частичного или полного объяснения того, почему так много жителей села присоединились к войне в Сирии: географическая изоляция, демография, экономические трудности, вызванные недавним этническим конфликтом, а также период «религиозного возрождения».
Такая жизнь для жителей этого села была непривычной, ведь до распада СССР они могли свободно передвигаться через границы. Пограничные и этнические проблемы обострились после событий в Оше и Джалалабаде в июне 2010 года. В Араване представители этнических общин смогли договориться между собой и удержали село от конфликта. Но и без конфликтов и физического разрушения экономические последствия были глубоко ощутимы: большая часть регионального сельскохозяйственного базара в Оше была сожжена, другие предприятия, где работали жители села или продавали свои товары, также прекратили свою деятельность. Полное закрытие пограничных пунктов, важных для торговли, создало серьезные препятствия для экономики всего региона, особенно для этнических узбеков, которые опирались на трансграничные торговые сети с Узбекистаном. Экономические обстоятельства, закрытие границы, усиление этнической напряженности в Кыргызстане и страх перед схемами «задержания и выкупа», практикуемыми полицией после конфликта, заставили большую часть молодых мужчин Аравана уехать в трудовую миграцию, в основном, в Россию.
Базар в Араване. Автор фотографии Noah Tucker
Методология
Исследование проводилось в двух фазах, первая и самая большая из которых была проведена полностью в Араване, охватив в общей сложности около 50 женщин и мужчин в возрасте от 15 до 40 лет в августе-октябре 2017 года. Позднее некоторые жители Аравана были включены в фокус-группы на национальном и региональном уровнях.
Дополнительно были проведены полуструктурированные интервью с государственными должностными лицами на национальном и местном уровнях в Араване, с сотрудниками НПО, местными учеными и религиозными деятелями, а также семьями со всего Кыргызстана, потерявшими члена семьи в конфликте в Сирии. Первичные сессии начинались с вопросов о религиозной принадлежности и идентификации и об оценке религиозных знаний и информации участников. В частности, задавался вопрос респондентам, обращаются ли они к печатным религиозным текстам и потребляют религиозную информацию в интернете.
Второй набор включал следующие вопросы: 1) Знаете ли вы кого-нибудь, кто отправился в Сирию? 2) Как они были завербованы? Догадывались ли вы или другие о потенциальной вербовке и намерении уехать, о поддержке воинствующей исламистской группы? 3) Были ли люди завербованы лично или же через онлайн-коммуникации? 4) К каким ресурсам вы бы обратились, если кто-то из ваших близких заявил о намерении воевать в Сирии, и как вы хотели бы помешать им это сделать? 5) Уведомили бы вы полицию, если близкий человек поделился своим намерением отправиться в Сирию, чтобы присоединиться к конфликту, особенно если вы были уверены, что это грозит этому человеку смертью?
«Салафиты» виноваты?
Центральная мечеть Аравана в Кыргызстане. Автор фотографии Noah Tucker
В ходе предварительного исследования первого раунда полевых работ в 2016 году, когда мы попросили жителей других регионов Кыргызстана объяснить большое количество выходцев из Аравана в сирийском конфликте, многие утверждали: «У них есть имам-салафит в одной из их мечетей. Он набрал много салафитов, в Сирию едут только салафиты». Такое утверждение было распространено даже среди узбеков, проживающих в близлежащем Оше, которые считали, что их самих ложно обвиняют в «исламском радикализме», и которые указывали, что некоторые кыргызские политики пытаются обвинить внешних акторов и возложить на «третьи силы» ответственность за конфликт.
а) Исламизация повседневной жизни в Араване подразумевает скрытый или явный отказ от традиционно распространенных местных практик (например, употребление алкоголя) и является результатом влияния чуждых внешних сил, а именно салафитов и вахаббитов, чьи агенты проповедуют «чужие» доктрины дома.
б) Существует прямая связь между вербовкой для войны в Сирии и убеждениями «салафитов», то есть люди, которые отправляются в Сирию, – это салафиты.
в) Кыргызстанцы, в основном, отправляются в Сирию по религиозным соображениям.
Результаты фокус-группы
Участники сочли смешным, что посторонние считают их салафитами. Указывая на запрет алкоголя и разделение мужчин и женщин в ресторане, где проводилась первая фокус-группа, респонденты сказали, что все это является частью собственной, «аутентичной» традиции, частью «нормальной культуры Ферганской долины». Почти все участники, которые знали лично кого-то, уехавшего в Сирию, не видели никакой связи между верой этого человека и его вербовкой, никто не идентифицировал себя с какими-то религиозными сектами. Аналогичным образом, местные службы безопасности не знали никакого «иностранного имама» или другой сети рекрутинга в маленьком городке.
В подавляющем большинстве участники выразили негативное отношение к выезду своих жителей в Сирию и согласились участвовать или поддерживать механизмы сотрудничества, которые препятствовали бы вербовке. Единственным, наиболее распространенным ключевым фактором в процессе рекрутинга, была миграция в Россию. Большинство упомянутых респондентов рассказывали о друзьях, которые исчезли во время работы в России, а затем снова появились в Сирии. Это усилило общее впечатление о том, что трудно или невозможно определить момент, когда близкий друг или родственник стал задумыавться об отъезде в Сирию, или моменте вербовки. Участники часто говорили, что механизмы поддержки сообщества, влияние семьи и доверенных людей могли бы помочь в борьбе с вербовкой, но эти механизмы бессильны, если члены сообщества находятся физически в другом месте, например, в России. Хотя причинно-следственная связь между миграцией и вербовкой неясна, очевидно, что террористические группировки, как ИГИЛ, разработали специальные ресурсы для найма этнических узбеков, работающих в России, как в интернете, так и в реальной жизни. Араванцы в России, как сравнительно уязвимая часть населения, стали мишенью пропаганды террористических группировок.
В подавляющем большинстве случаев жители узнавали о намерениях человека уехать в Сирию, только после того, как он выходил на связь уже из Сирии или Ирака, или увидев видео человека в Сирии (эти видео распространяются в приложениях для обмена сообщениями). Мы беседовали с семьями, потерявшими своих детей или близких родственников в Сирии, и респонденты часто упоминали, что выехавший на войну часто прибегал к обману относительно истинных целей и намерений. Мохидилхон из Оша рассказала историю своей невестки, которая заверяла родственников, что забрала детей на свадьбу в Узбекистан. Семья намного позже узнала, что невестка вывезла детей в аэропорт и уехала с ними в Турцию, выйдя на связь недели спустя уже из Сирии.
Картина была схожей: многие жители были завербованы своими же близкими людьми. Мужья вывезли своих жен, а жены следовали за мужьями, братья убеждали братьев, а одноклассников набирали другие одноклассники, уже находящиеся в Сирии. Очевидно, что кластеры личного знакомства часто оказываются гораздо более значительными, чем религиозные принадлежности или даже убеждения. Очень немногие цитировали влияние общей онлайн-пропаганды, но многие упомянули о влиянии прямой онлайн-связи между араванцами в Сирии и их близкими в процессе вербовки.
Многие участники заявили, что выезд в Сирию стал единственным доступным «актом протеста» в системе, которую они считают по своей природе коррумпированной и несправедливой. Вместо того, чтобы прибегать к определенной религиозной теологии или сектантской идентичности, уход в Сирию можно рассмотреть как борьбу с несправедливостью, будь то политической, экономической или даже семейной. Приводился пример молодого человека, который хотел жениться на одной девушке. Когда родители девушки ему отказали, он отправился на войну в Сирию как акт “юного восстания”, чтобы показать свое недовольство «несправедливостью» в жизни.
Некоторые из наших собеседников, особенно те, кто сами были благочестивыми мусульманами, пытались теоретически обосновать, что ушедшие неправильно интерпретировали «джихад» и законность войны из-за плохого религиозного образования. Многие соглашались с тем, что отсутствие религиозного образования и даже общее непонимание других религий могут быть ключевым фактором уязвимости к вербовке среди жителей Аравана. Отвечая на вопрос «Если вы узнали, что близкий вам человек намеревается отправиться в Сирию, кого бы вы попросили поговорить с ним и отговорить от этого намерения?», респонденты чаще всего называли местного имама пятничной мечети Ахмата-кори, описывая его как человека с глубокими религиозными знаниями, но также и уважаемого члена общества. Другие ссылались на знакомого, которому они доверяли, явно отдавая предпочтение ценностям личных отношений, благочестия и знания, которые демонстрировались в сообществе через абстрактные полномочия, даже когда на карту поставлена жизнь близкого человека. Это опять же указывает на то, что для наших участников это была проблема межличностных связей, а не абстрактная проблема, вызванная аберрантной теологией, которая может быть решена внешними экспертами.
В редких случаях чьи-то намерения становились очевидными перед отъездом. Одна женщина из Аравана рассказала, что, когда родственник отправился в Сирию со своей первой женой и детьми, вторая жена рассердилась, полагая, что ее оставили без никаких будущих перспектив. Она решила последовать за ним в зону конфликта. Все попытки отговорить ее прошли безрезультатно, и в итоге родственники спрятали ее паспорт, чтобы не дать ей покинуть страну, но в 2017 году она подала заявку на новый паспорт, заявив, что ее оригинал был утерян, и смогла выехать в Сирию, несмотря на все усилия ее семьи. Это подчеркивает отсутствие надежного общения между пострадавшими семьями и местными органами власти.
Участник, который сам проводил большое количество фокус-групп для местного проекта, заявил на нескольких сессиях, что считает, что возможность жить в альтернативном политическом порядке, исламском государстве, была важным мотивирующим фактором для некоторых араванцев в Сирии. После конфликта в Оше ощущение несправедливости среди этнических узбеков в Кыргызстане часто приводило их к мысли, что они могут быть лучше представлены в правительстве, где превыше всего будет цениться исламская идентичность.
По словам наших участников, многие уехавшие верили в лучшую загробную жизнь, так как были уже маргинализованы в сообществе: вовлечены в преступную деятельность или имели большие долги. Они, по оценкам жителей, не понимали, во что втягиваются, и считали, что “неконтролируемое пространство” в Сирии было территорией для приключения, выходом из проблем или новым поприщем. Нет единого объяснения для всех, но общим мотиватором были крайне неудовлетворение жизнью и смутные представления о перспективах будущего в Араване или даже в миграции в России. Недовольные своей жизнью, отказавшись от надежды улучшить ситуацию в своем нынешнем окружении, в Сирии они видели возможность вновь найти себя.
В ответ на вопрос о том, будут ли они обращаться в полицию, если узнают, что близкий человек планирует присоединиться к конфликту в Сирии, ни один респондент не указал, что обратится в полицию, даже если их бездействие приведет к смерти близкого им человека. Ниже представлена дискуссия в ответ на этот вопрос (имена изменены):
Шохрух: Пусть Аллах убережет нас от этой ситуации. Я боюсь говорить об этом с полицией.
Модератор: Почему?
Бахром: Потому что полиция может ложно сделать вас соучастником?
Шохрух: Нет, я не боюсь этого. В случае если близкий человек планировал отправиться в Сирию, я бы не стал бояться за себя. Я боюсь, что заставил бы его сильно пострадать от рук полиции в случае обращения.
Азизбек: Как вы сказали ранее, он выйдет из полицейского участка инвалидом.
Шохрух: Да. Я боюсь этого.
Баходир: Лучше пусть он поедет в Сирию, если он хочет это для себя.
Бахром: Если они отправятся в Сирию, они умрут, и только трупы вернутся. Но если они вернутся живыми, их захватят сотрудники служб безопасности, что приведет к пыткам и, возможно, сделает их инвалидами.
Модератор: Значит, вы говорите, что ему будет хуже, если он вернется живым?
Бахром: Да. Будет нехорошо, если он вернется живым.
Респонденты указали на крайнее недоверие к полиции, причем не только потому, что они – этнические узбеки, но и потому, что полиция подвергает дискриминации практикующих мусульман и оскорбляет граждан независимо от этнической принадлежности.
Что эти результаты говорят нам о текущих стратегиях борьбы с терроризмом?
Дополнительные исследования, проведенные в Араване, и оценка политики и заявлений правительства Кыргызстана показывают, что нынешние усилия по борьбе с насильственным экстремизмом сосредоточены на идеологии и этнической идентичности. Государство, акцентируя внимание на этнической принадлежности, не охватывает своими превентивными программами кыргызских узбеков и даже делает “услугу” террористам, которые пользуется слабым положением узбеков в Кыргызстане и специально фокусируют на них свою пропаганду. Например, в начале 2018 года власти Кыргызстана отреагировали на угрозы исламистских боевых групп заявлением, что граждане страны не должны верить этим сообщениям, так как те – не кыргызы и проповедуют не кыргызские ценности.
Вторым примером может послужить скандально известный баннер, установленный в Оше в жилых районах узбекского большинства. На левой стороне рекламного щита изображена группа женщин, одетых в этническую кыргызскую одежду 19-го века. На двух последующих фотографиях с правой стороны женщины изображены в «чужом» стиле, носящие бурку. Подпись со стрелкой слева направо (которая больше всего интерпретируется как означающая движение из славного прошлого в тревожное будущее) гласит: «О, моя бедная нация, куда ты направляешься?» Среди этнических молодых кыргызов рекламный щит сразу стал предметом насмешек, потому что для многих платье, изображаемое как «истинная» кыргызская идентичность, это просто “костюм”, надеваемый в театральных представлениях в детском саду или школах. В то же время, нерусская и некыргызская часть населения получила сообщение: быть можно только кыргызом. В одной деревне с таджикским большинством в Баткене такой щит даже был сожжен дотла гражданами. Эти рекламные щиты и аналогичная политика в целом только отчуждает тех, кто уже сомневается в своей принадлежности к политическому ландшафту в Кыргызстане.
Баннер с надписью «О, моя бедная нация, куда ты направляешься?». Автор фотографии Toby A. Cox
Второй подход: «Война идей»
В Кыргызстане, в частности, государство с помощью священнослужителей часто пропагандирует ханафитское течение с толкованиями от Матуриди как надлежащую веру и идентичность в противовес “салафитам”. Исходя из ответов респондентов, этот подход теологически неубедителен. Мало кто в Араване когда-либо слышал об Имаме Матуриди или знает его работы. Вопросы о религиозной идентичности, высказанные в первом раунде фокус-групп, показали, что респонденты в Араване не только не имели сильного чувства принадлежности к ханафитскому мазхабу, но многие также не могли точно определить, являются ли они суннитами или шиитами. Это не обязательно является признаком религиозного невежества, но в то время как политика суннитских/шиитских идентичностей может сыграть большую роль в вербовке в арабском мире, призывы к сектантской идентичности не имеют большого эффекта в случае с жителями южного Кыргызстана. Результаты этого исследования и других работ, выполненных в регионе, свидетельствуют о том, что это неэффективный подход к противодействию вербовке, и на самом деле может быть, в конечном счете, контрпродуктивным путем, только увеличивая недоверие между узбеками и властями Кыргызстана.
Мы полагаем, что гораздо более эффективным было бы позволить доверенным и установленным религиозным органам взаимодействовать с экстремистскими группами на своих собственных условиях и указывать на недостатки в их интерпретации писаний. Религиозные сети часто играют позитивную роль в сдерживании молодежи от присоединения к насильственным экстремистским группам или участия в других формах насилия. Мало того, что правительство Кыргызстана до сих пор отвергало этот подход, оно также решило преследовать самого влиятельного узбекского священнослужителя, который участвовал со своими прихожанами в проповеди против ИГИЛ, используя именно эту методологию.
Альтернативный подход: Сообщества и сети
Многолетние результаты исследования экспертов из различных областей свидетельствуют, что:
а) нет единого профиля – психологического, демографического, идеологического или иного – который может предсказать, кто будет вовлечен в насильственную экстремистскую группу на индивидуальном уровне;
б) чаще всего, независимо от их индивидуального профиля, людей вовлекают в организованные повстанческие или боевые группы их собственные личные сети. “На мятеж людей выводит не идеология, а их социальные сети”- Дэвид Килкуллен.
Реальные социальные сети должны стать сферой сосредоточения усилий для противодействия вербовке. Опрошенные араванцы, также в подавляющем большинстве, согласились с тем, что “плохие” и “хорошие” социальные и семейные сети в местном этническом узбекском контексте являются соответственно причиной и излечением. Эффективность “хороших сетей” нарушается в ходе массовой миграции в Россию, которая в то же время исходит из плохих экономических условий и ощущения дискриминации.
Даже в случае тех, кого вербовали в онлайновых социальных сетях, многие респонденты отметили, что рекрутинг произошел путем прямого обмена сообщениями между людьми, которые уже знали друг друга в реальной жизни. Вместо того чтобы набирать случайных людей через социальные сети, рекрутеры сосредоточены на личных знакомых, которых они знают и доверяют. На местном уровне личные и семейные сети играют ключевую роль в предотвращении вербовки, но пропасть между этими сетями и полицией по-прежнему вызывает беспокойство. Некоторые респонденты, особенно учителя, выразили искреннюю готовность сотрудничать с полицией.
Выводы
В целом, эти выводы могут быть только предварительными и политика должна опираться на более обширные исследования. Тем не менее, эти результаты исследования предполагают, что как этнические узбеки, так и другие группы в Центральной Азии, способны эффективно применить ресурсы собственной общины для борьбы с факторами, которые способствуют вербовке экстремистами, особенно, призывом к борьбе с несправедливостью и дискриминацией (адолятсизлик), используемом при вербовке. При этом исследование также предполагает, что последствия этнического конфликта 2010 года привели к не только к ухудшению экономической ситуации на местном уровне, но и снизили участие узбекских меньшинств в политических процессах, отчуждая и радикализируя их.
Реформы, которые относятся ко всем гражданам одинаково в одном гражданском национальном сообществе, а не сфокусированные на различиях между ними в зависимости от этнической принадлежности и религии, могут иметь двойной положительный эффект. Они могут снизить факторы, которые делают общины более уязвимыми для экстремистской вербовки, а также содействовать сотрудничеству с правоохранительными органами и другими учреждениями, которые работают над предотвращением и пресечением вербовки.
Отсутствие надежных СМИ, освещающих сирийский конфликт на узбекском языке, также привело к общим неправильным представлениям о самом конфликте и может продолжать подпитывать теории заговора о конфликте. Точная информация о конфликте, доступная на местных языках, должна предоставляться населению во избежание непонимания и неправильного интерпретирования конфликта.
