Американский левый ежеквартальный журнал Jacobin (Якобинец) рассказывает о репрессиях уйгуров в Китае.
Автор статьи Дэвид Брофи, старший преподаватель новейшей истории Китая в Университете Сиднея и автор книги Uyghur Nation: Reform and Revolution on the Russia-China Frontier (“Уйгурская нация: реформа и революция на российско-китайской границе”), пишет, что Китайская Коммунистическая Партия (KKП) использует предлог борьбы с исламским экстремизмом для массового преследования и задержания уйгуров в Синьцзяне.
В отличие от Тибета, проблема Синьцзянского Уйгурского Автономного Региона (СУАР) на западе Китая до сих пор не получила должного внимания со стороны международного сообщества. Тем не менее Синьцзянь, который уйгуры называют Восточным Туркестаном, сегодня имеет больший приоритет в политике KKП, нежели Тибет.
Под знаменем борьбы с экстремизмом партия начала кампанию против этнических меньшинств, задерживая и идеологически обрабатывая их, чтобы устранить любые проявления инакомыслия и превратить эту огромную территорию в плацдарм для проведения политики “Поясa и Пути” , через которую Китай намерен доминировать в Центральной Азии. То, что в Синьцзяне появляется новая сеть легерей для перевоспитания, уже не секрет. С середины 2017 года были спешно возведены разнообразные заведения – от политических тюрем до воспитательных лагерей – где предположительно содержатся сотни тысяч узников. Они воплощают в себе все ужасы китайской системы перевоспитания через трудовые лагеря, опробированные ранее, и оснащены современными технологиями для слежки и надзора. В них содержатся арестанты (в основном уйгуры, но есть и казахи), которых бессрочно отрезают от мира без предъявления каких-либо обвинений. Под подозрения легко попадают люди, демонстрирующие большую религиозность, имеющие связи за рубежом, а также даже те, кто плохо владеет китайским.
Самые несчастливые из них подвергаются ежедневным пыткам и допросам, а тем, кому «повезло больше», приходится проходить целые классы по самокритике и повторять отупляющие патриотические лозунги, в процессе чего люди предположительно должны отказаться от своих религиозных убеждений и национальной идентичности.
Эти лагеря всего лишь апофеоз в серии репрессивных политических инноваций, введенных секретарем ККП в Синьцзянe, Чен Куангуо, с момента его назначения в 2016 году, пишет Брофи, который посещал регион в 2017 году и застал эту политику в своем разгаре: полицейские участки на всех больших перекрестках; проверки на блок-постах, унижающие уйгуров; радио и ТВ-пропагандa, призывающaя уйгуров любить партию и обвиняющая их самих в том, что они оказались второсортными гражданами; проверки мобильных телефонов; марширующие солдаты, прибывшие в один из будних дней в Кашгар для поддержания «стабильности».
С момента своего включения в КНР, пишет автор, Синьцзянь сегодня больше, чем когда-либо, напоминает оккупированную территорию: “партия не может более скрывать то, что рассматривает уйгуров как внутреннего врага, чье присутствие напоминает об альтернативной идентичности Синьцзянa как восточной окраины исламского и тюркоязычного мира, которую Пекин предпочел бы стереть, если бы мог”. KKП далека от того, чтобы убирать уйгуров физически, но явно не отступает от попытки маргинализировать уйгурский язык и переписать историю региона. Исследователь называет подобное положение «исторически низким моментом». Он задаётся вопросом, как революционное государство, пришедшее в власти на обещаниях покончить с национальной дискриминацией, стало прибегать к такой политике, и что могут сделать те, кто находится вне региона, чтобы обратить этот процесс вспять?
Имперская граница
Завоевание Восточного Туркестана Китаем произошло в 1750-х гг во время правления династии Цинь. Однако на протяжении века маньчжурская и монгольская военная каста не применяли прямую власть в регионе и их правление периодически прерывалось мятежами местных мусульман. Поэтому многие уйгурские националисты берут отсчет китайского колониализма с 1880-х гг, когда китайские имперские чиновники крепко взяли бразды правления в провинции, укрепив свою власть после революций против династии в 1911-12 гг.
Уйгуры пытались добиться права на самоуправление во время Китайской Республики с 1912 по 1949 год и искали внешнюю поддержку, которую им мог оказать только Советский Союз. В конце 1920-х гг большевики флиртовали с идеей превращения Синьцзяна в советскую республику в унисон с политикой продвижения коммунизма в исламском мире. Но по мере ослабления международного революционной волны, государственные интересы Советского Союза в Азии взяли верх над солидарностью с уйгурами. В 1930-х годах крупномасштабное восстание привело к созданию Исламской Республики Восточный Туркестан в Кашгаре, и Москва взяла сторону Пекина и даже помогла тому побороть сопротивление. В 1940-х годах Сталин способствовал росту восстанию на западе региона, что вылилось во Вторую Республику Восточного Туркестана, ставшей высшей точкой в секулярном уйгурском национализме. Однако приоритетом для Сталина было сохранение экономического и политического господства в регионе: он заключает сделку с Мао и республика была ликвидирована после того, как Народно-освободительная армия Китая взяла Синьцзянь под контроль в 1949 году. К тому времени Советский Союз принял ограниченную форму “национальной автономии” взамен поддержки национального самоопределения.
Брофи отмечает, что по меркам 50-х годов национальная политика ККП носила прогрессивный xарактер ввиду публичного отказа от ханьского шовинизма, принятия позитивных мер в образовании и трудоустройстве и открытия школ на родном языке. Однако приверженность партии к правам меньшинств в Синьцзяне часто уступала, когда вперед выходили цели в области развития и безопасности на геополитической границе. Культурная Революция подорвала остатки доброго отношения уйгуров к коммунистической партии.
Во время ограниченной либерализации 1980-х годов уйгуры воспользовались послаблениями в дискурсе и активисты организовали студенческое движение. Однако к концу десятилетия позиции партийных сторонников умеренного подхода поредели, а шансы на любую организованную уйгурскую оппозицию были утрачены в результате общенационального разгрома 1989 года. Эта жёсткая политика усилилась и с распадом СССР в 1991 году, который некоторые из лидеров ККП интерпретировали как результат национализма на советской периферии. С тех пор единственным решением уйгурского вопроса было укрепление идеологического контроля и периодические облавы, пишет автор.
После событий 11-го сентября произошло переформатированиe жесткой антисепаратистской кампании Китая в крыло глобальной войны с терроризмом – в этом Пекин нашел общий язык с Вашингтоном. И хотя в Синьцзяне происходят спорадические теракты, Брофи видит сопротивление уйгуров гораздо более дезорганизованным и демилитаризированным, чем это представляется Китаем. Например, война Китая с террором не пощадила даже профессора экономики Ильхама Тохти, осужденного четыре года назад на пожизненный тюремный срок за критику маргинализации уйгуров. Брофи называет сегодняшние репрессии Китая неоправданными, даже хотя некоторые уйгуры и присоединяются к глобальному джихаду и рядам ИГИЛ на Ближнем Востоке. По его мнению, только власти Китая регулируют вход и выход из Синьцзяна и только они выигрывает от наличия уйгурских боевиков на том поле битвы.
Несмотря на то, что в СУАР существует небольшая автономия, партийные мыслители Китая считают, что центр дает слишком много автономии меньшинствам. В 2011-12 годах возникла дискуссия о реформе официальной национальной системы Китая и даже высказывались идеи об отмене автономии регионов или национальных категорий. По мнению Брофи, это говорит о том, для партии недовольство народа является продуктом идей в головах людей, а не отражением политики на местах.
Замкнутый круг в защите Синьцзянa
Сопротивление уйгуров репрессиям малоосуществимо из-за сильного давления и им также нельзя рассчитывать на внутрипартийную оппозицию в Пекине. Остается внешняя поддержка, которую пытаются мобилизовать уйгурские диаспоры, а также журналисты и ученые. Недавно на уйгурский вопрос обратил внимание сенатор США Марко Рубио, который публично осудил наличие лагерей “перевоспитания” и задержание членов семей журналистов Радио «Свободная Азия».
Брофи отмечает, что многие уйгуры считают себя жертвами коммунизма или точнее жертвами сговора двух коммунистических держав. Поэтому мировое левое движение не спешит вставать на их защиту, так как левые верят в то, что Советский Союз и Китай были и есть примерами живого социализма. Без друзей в левом лагере уйгуры в изгнании вынуждены обращаться к антикоммунистическим правым сторонникам.
Однако здесь возникает проблема, потому что это даёт повод Пекину изобразить уйгурское недовольство продуктом западного заговора. К сожалению, этот оппортунистический и циничный аргумент звучит убедительно для некоторых китайцев. «Здесь возникает замкнутый круг, который просто отдаляет нас от справедливого решения проблемы в Синьцзяне. По мере того, как вопрос Синьцзяна будет вновь выходить на международное обсуждение, он может опять попаcть в знакомую ловушку», – пишет автор.
Историк считает, что хотя иностранные правительства должны критиковать жестокое обращение Китая со своими меньшинствами, подход Рубио и увязывание страданий уйгуров с целями США в Азии (в письме к послу США в Пекине сенатор просит уделить внимание проблеме, потому что “она затрагивает ряд интересов, важных для усилий США в обеспечении свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона”) означают давление на Китай в духе наиболее ястребиных внешнеполитических заявлений с 1979 года. В более широкой дискуссии о Китае даже некоторые, обычно прогрессивно настроенные голоса теперь верят в то, что нужно отбросить собственный “автоматический антиамериканизм” и поддержать глобальное доминирование США. Они оправдывают это необходимостью сопротивления крайне авторитарной системе Китая.
Однако, по автору, такое бряцание не поможет никому в СУАР, а лишь усилит решение партии ужесточить меры. Это может означать, что воспитательные лагеря Синьцзянa могут очень быстро превратиться массовые лагеря для всего уйгурского народа. Тем временем, пишет Брофи, некоторые левые продолжают молчать о внутренней политике Китая, противостоя милитаризации собственной страны. Автор пишет, что именно согласие прогрессивных элементов на монополию правых в дискурсе вокруг Синьцзяна является одной из причин этого замкнутого круга.
Альтернативный подход
Брофи утверждает, что недостаточно просто критиковать политиков правого фланга, когда они ошибаются, и хвалить их в случае достижения положительных результатов. Он “за” отделение вопроса Синьцзянa от целей Запада в Азии и “за” рассматриваниe проблемы в иной форме – в русле движения против расизма и дискриминации.
Нет смысла ожидать от Китая соблюдения международных норм, когда этих норм не существует. Исламофобские предрассудки превратились в норму по всему миру, а вместе с ней и внедрение разновидных навязчивых и карательных программ по дерадикализации, которых схожи с программой КНР, если не по масштабами, то по идеям. По недавней книге Джима Волфри о Франции нетрудно найти сходство с мерами, осуществляемыми в Синьцзяне: запреты на ношение хиджаба, поощрение граждан подмечать признаки радикализации, включая даже такие безобидные вещи, как изменения в диетических предпочтениях. В 2015 году бывший премьер-министр Франции социалист Мануэль Вальс даже проконсультировался о законности создания центров задержания для более 10 тысячи людей, находящихся в полицейском списке подозреваемых в экстремизме.
Глобализация исламофобии особенно тяжело ударила по уйгурам. Теперь им нелегко получить убежище за пределами Китая, а для репрессий внутри Синьцзяна создается удобная международная среда. Западные лидеры уже находят приемлемым то, что мусульмане третируются как террористы – об этом свидетельствуют попытки Дональда Трампа запретить въезд в США людей из определенных мусульманских стран. Это же лежит в основе оправдания Израилем резни в Газе. Поэтому Брофи призывает людей, борющихся за права уйгурского народа, твердо и решительно осуждать бесчеловечное отношение Запада и их союзников к мусульманам в мире.
Автор также предлагает начать диалог c рядовыми китайцами. Миграция ханьцев из глубины страны на запад Китая привелa к тому, что китайское население Синьцзянa почти сравнялось местным уйгурам. Таким образом, любая борьба – будь она за независимость, автономию или равноправие – должна будет опираться на поддержку китайского населения. Брофи понимает, что вести диалог с китайцами Синьцзянa будет трудно, но он предлагает говорить с китайцами, живущими за пределами КНР.
У многих граждан КНР смешанные чувства касательно вопроса о Синьцзяне – они понимают, что Си Цзиньпин – жесткий правитель, но соглашаются с ним, когда речь идет о вмешательстве Запада во внутренние дела Китая. Они считают, что растущая сила китайского государства-партии уменьшает синофобские настроения за границей. Для того, чтобы они могли понять возмущение по поводу обстановки в Синьцзяне, их нужно убедить, что оно отражает борьбу против расизма во блага прав людей всех национальностей и не являeтся кампанией по подрыву суверенитета Китая.
Все это является нелегкой задачей из-за недружественной политики Запада в отношении Китая. Так, страшилки, распространяемые о китайском вмешательстве в западную демократию, привели к тому, что западные службы безопасности стали рассматривать китайских иммигрантов как внутреннего врага. Поэтому люди, которым небезразличны интересы уйгуров в Китае, должны также бороться против ущемления прав китайцев на Западе. Это особенно актуально на фоне нарастающей конфронтации между США и КНР.
Брофи отмечает, что превращение такой позицию в убедительную и практическую политическую альтернативу потребует немало работы. Образование прогрессивного альянса вокруг темы Синьцзянa, достаточно сильного, чтобы противостоять влиянию антикитайских “ястребов”, будет нелегкой задачей. Конечно, на данный момент некоторым уйгурам может быть отрадно слышать жесткие высказывания Вашингтона в адрес Пекина, но, как они уже знают из горького опыта, иностранные правительства с такой же легкостью могут отойти от обсуждения проблемы, если изменятся их национальные интересы. Чтобы этого не случилось, Брофи аргументирует в пользу принятия подходa, который не будет зависим от перемен настроения в Вашингтоне. Как полагает он, защита прав китайских меньшинств должна осуществляться одновременно с антивоенным призывом во внешней политике Запада и с решимостью покончить c исламофобией и синофобией в обществе. “Увязка вопроса Синьцзяна с этими целями является не отклонением от пути, а хорошим шансом для решения проблемы”, – считает историк.
