Когда в 1959 году в СССР была проведена первая перепись населения за последние 20 лет, власти обнаружили нечто примечательное в географическом распределении населения в стране.
В то время как темпы роста населения замедлились по всей территории СССР, они оставались относительно высокими в республиках Средней Азии, но существенно снизились в РСФСР, на Украине и в Беларуси. (Перепись, проведенная в 1937 году, не могла быть референтной, поскольку показала, что рост советского населения значительно замедлился после коллективизации и голода. Результаты переписи 1939 года обычно считаются несколько завышенными).
Эти выводы имели всевозможные последствия для политики в области здравоохранения и экономического планирования, особенно по вопросу размещения промышленности. В то время демографы, чиновники Госплана и даже партийные лидеры, хотя и были обеспокоены сокращением численности населения в европейской части Союза, не видели угрозу в быстрорастущем населении Центральной Азии. Скорее, они стали рассматривать эти республики как важный источник промышленной рабочей силы и, возможно, даже как место размещения новых заводов.
Демографы и чиновники не видели угрозу в быстрорастущем населении Центральной Азии. Скорее, они стали рассматривать эти республики как важный источник промышленной рабочей силы и, возможно, даже как место размещения новых заводов.
В этом их вдохновляли планировщики и экономисты из региона, ярые сторонники индустриализации. В Таджикистане экономисты Ибодулло Нарзикулов, один из первых таджиков, получивший докторскую степень по экономике, и Рашид Рахимов, ставший первым руководителем Института экономики Таджикистана при его открытии в 1963 году, утверждали в ряде статей и книг, что быстро растущее население Таджикистана делает республику идеальной целью для размещения промышленности. В то время большинство населения трудоспособного возраста все еще было занято в сельском хозяйстве, особенно в хлопковой отрасли, но планировщики ожидали, что в ближайшем будущем механизация позволит высвободить значительную часть этой рабочей силы.
Сторонники индустриализации также полагали, что работа на фабриках повысит уровень жизни и поможет наладить современное производство и современных граждан.
Их идеи отражали более широкий энтузиазм того времени, преобладающий среди некоторых специалистов по развитию, по поводу того, что большое население может способствовать индустриализации, особенно в постколониальных странах. Хотя идея использования «прибавочного труда» из сельскохозяйственного сектора для содействия индустриализации распространялась с 1920-х годов (в том числе и в Советском Союзе), эта идея стала тесно ассоциироваться с экономистом из Тринидада Артуром Льюисом. Его знаковая статья от 1954 года под названием «Economic Development with Unlimited Supplies of Labor (Экономическое развитие с неограниченными поставками труда)» стала одной из самых влиятельных работ в сфере изучения экономического развития.
Не все ученые и планировщики были настолько уверены в преимуществах растущего населения. В Европе и Северной Америке ряд организаций поддерживали политику планирования семьи для бедного населения мира. Однако Советский Союз в значительной степени отвергал то, что советские демографы называли «мальтузианским» взглядом на рост населения. На международном уровне Советский Союз встал на сторону тех стран, которые отвергали политику, направленную на сокращение роста населения, видя в этих инициативах еще одну попытку контролировать бывший колониальный мир. Внутри страны советская политика в эти десятилетия была направлена на стимулирование роста населения. Хотя эта политика была в основном направлена на европейскую часть страны, где рост населения снижался, эти стимулы применялись равномерно по всей территории СССР.
Среднеазиатские крестьяне, похоже, не слишком стремились переехать в промышленные города, не говоря уже о том, чтобы покинуть свои республики.
Однако к концу 1970-х годов отношение стало меняться. Среднеазиатские крестьяне, похоже, не слишком стремились переехать в промышленные города, не говоря уже о том, чтобы покинуть свои республики. Социологические исследования показывали, что молодые мужчины и женщины желали большие семьи с не менее чем 5 детьми, что также имело последствия для планирования городского пространства и для общей промышленной политики. Уровень жизни вырос в абсолютном выражении, но все еще сильно отставал от “европейских” республик. В то же время, население продолжало расти, даже если политика сторонников прироста населения, по-видимому, мало способствовала росту рождаемости в европейской части СССР. Некоторые демографы начали пропагандировать более дифференцированную демографическую политику, которая обеспечивала бы денежную помощь женщинам для первых трех детей, но не для последующих детей. Это могло бы стимулировать семьи в европейской части Союза, которые часто останавливались на одном ребенке, завести два или три ребенка, но в то время не давала бы стимулы парам в Средней Азии и на Кавказе иметь более трех или четырех детей.
Дебаты по этому вопросу стали более актуальными в эпоху перестройки.
С одной стороны, ряд видных социологов и медицинских специалистов в Средней Азии начали поддерживать планирование семьи. Таджикские экономисты, такие как Ходжимухаммад Умаров, оспорили прежний консенсус в вопросе о том, что прирост населения обеспечит предпосылки для индустриализации. Они теперь утверждали, что невозможно повысить уровень жизни без снижения роста населения. Врач Саадиниссо Хакимова также поддерживала планирование семьи, исходя из своего опыта работы с женщинами десятилетиями, особенно в сельской местности.
Эти дебаты о недостатках советского развития в среднеазиатских республиках совпали с растущим скептицизмом а планирующих кругах в отношении «субсидий» беднейшим республикам, а также ростом националистических настроений внутри России. Хотя некоторые московские демографы и ранее задавали вопрос об эффективности политики, которая, скорее, поощряла рост многодетных семей в регионах, где люди были склонны иметь их в любом случае, они никогда не говорили, что большое население предоставляет собой угрозу. Такая риторика изменилась во время перестройки.
Происходящее за пределами советских границ влияло на то, как чиновники интерпретировали внутренние события. Но если ранее советские чиновники переносили свою политику развития и социального обеспечения в Центральной Азии на поддержку развивающихся стран за пределами СССР, теперь они стали использовать страны третьего мира, чтобы понять, что происходит на их собственной периферии.
Между тем, на фоне войны в Афганистане, некоторые советские чиновники впервые стали говорить об исламском радикализме как о потенциальной угрозе. В статье 1990 года в журнале «Плановое хозяйство» демографы А. Авдеев и И. Троицкая утверждали, что «в настоящий момент СССР, в демографическом плане, является своего рода миниатюрной моделью современного мира» с бедным, но быстро растущим населением на «юге» и относительно более обеспеченным, но застоявшимся населением на «севере». Они прямо упомянули об угрозе радикального исламизма как одном из возможных сценариев роста числа безработных и малообеспеченных людей в среднеазиатских республиках. Ученые третьего мира, такие как Георгий Мирский, отмечали, что перенаселение и быстрая урбанизация в развивающихся странах привели к социальной и политической нестабильности, и выражали обеспокоенность, что то же самое произойдет в Центральной Азии.
В каком-то смысле предупреждения оказались пророческими. В Ташкенте, Душанбе, Оше, Алма-Ате, а также других городах в Центральной Азии и на Кавказе, в последние годы существования Советского Союза произошли события с той или иной формой насилия, а в 1990 году в Таджикистане произошла гражданская война, где на одной из стороно воевали исламисты. И все же это было самоисполняющееся пророчество – видеть угрозы в этих быстрорастущих группах населения. Авдеев и Троицкая говорили о необходимости разнообразной политики, включая инвестиции в социальную инфраструктуру и планирование семьи, чтобы помочь решить проблемы быстрорастущего населения. Но все чаще то, что эти группы населения видели как угрозу, играло на руку тем, кто продвигал идею децентрализации или даже роспуска СССР. После 1991 года это помогло определить, как Москва смотрела на регион.
В начале 2000-х годов экономика России стала быстро расти и Средняя Азия стала регионом – источником дешевой рабочей силы. Поскольку мигранты из региона прибывали в Россию сотнями тысяч, опасения о том, что эти группы представляют собой потенциальную угрозу безопасности или, в более широком смысле, культуре и демографии страны, вновь стали подниматься в общественных кругах. Но можно также легко использовать современную трудовую миграцию для поддержки аргументов демографических оптимистов, полагавших, что рано или поздно они станут опорой промышленной рабочей силы и помогут экономике.
Конечно, опасения по поводу демографической угрозы со стороны «юга» или рассматривание мигрантов как угрозы безопасности в сочетании с потребностью в их труде не чужды Европе или США. В этом смысле то, что происходит в бывшем Советском Союзе, вновь отражает происходящее в остальном мире.
Laboratory of Socialist Development (Лаборатория социалистического развития) – последняя книга Артемия Калиновского изучает усилия Советского Союза, направленные на то, чтобы сделать деколонизацию реальностью, рассматривая политику и практику экономического развития в Центральной Азии в период между Второй мировой войной и распадом Советского Союза. На примере Таджикской Советской Социалистической Республики, Калиновский исследует советское развитие Центральной Азии в глобальном контексте.
Сочетая анализ политики на верху и интеллектуальных дискуссий с историей жизни и опытом крестьян, рабочих, ученых и инженеров “Лаборатория социалистического развития” показывает, как население рассматривало советские экономические и культурные проекты в течение десятилетий после смерти Сталина, как люди переживали строительство новых городов, трансформации сельской жизни и возведение самой высокой плотины в мире. Калиновский связывает эти локальные и индивидуальные моменты с более широким контекстом «холодной войны», отмечая, как с течением времени меняются парадигмы развития. Он предлагает сравнение с опытом советского посредничества в таких странах, как Индия, Иран и Афганистан, и предлагает поразмышлять о послевоенном Советском Союзе, о взаимоотношениях между Москвой и ее внутренней периферией и о взаимодействии между политикой «холодной войны» и внутренним развитием. Инновационные исследования Калиновского подталкивают читателей к рассмотрению сходства между социалистическим развитием и более знакомой капиталистической версией.
