Икромжон Тухтасунов, молодой эксперт из Узбекистана, делится своим мнением о том, что нужно реформирующемуся Узбекистану: как диверсифицировать экономику, привлечь иностранный капитал, и почему невозможно полностью дублировать модели развития других стран.
Икромжон Тухтасунов учится на магистратуре по специальности Global Affairs в Университете Нотр-Дам в США. Он является стипендиатом Keough School Fellowship. Уроженец Намангана, он закончил бакалавриат по специальности «Международные Отношения» Университета Мировой Экономики и Дипломатии (УМЭД) в Ташкенте. В марте 2018 года он опубликовал свой анализ перспектив хлопковой отрасли Узбекистана на платформе молодых аналитиков Fox & Hedgehog. На своей страничке в Фейсбук Икромжон подчёркивает, что написал его на волонтёрской основе, так как его мотивирует сама мысль о нужных преобразованиях в своей стране. Он интересуется политической экономикой и вопросами развития и надеется на продолжение позитивных перемен в Узбекистане в ближайшем будущем.
Сегодня в Узбекистане происходят настоящие дебаты о том, в каком направлении нужно продолжать экономические реформы в стране. Многие считают, что высокие барьеры помогли Узбекистану достичь экономической диверсификации. Какого мнения придерживаетесь Вы в отношении дальнейшей либерализации?
На этот вопрос особенно нелегко ответить, поскольку он включает в себя много аспектов. Связь между экономической диверсификацией и высокими экономическими барьерами является недостаточно ясной: является ли эта причинно-следственная связь прямой или обратной, или ее вообще не существует в случае с Узбекистаном? С одной стороны, кто-то может утверждать, что высокие барьеры позволили властям осуществлять прямые интервенции в экономику и тем самым диверсифицировать экономику. Сторонники этой идеи опираются на тот факт, что в последние два десятилетия Узбекистан сохранял стабильный рост ВВП порядка 7-8%. Однако этот экономический прогресс по-прежнему мало говорит о диверсификации. Поскольку большинство прибыльных секторов контролировались правительством, этот уровень роста ВВП объясняется действиями правительства в экономике. Поэтому сторонники рыночной либеральной экономики не видят причинно-следственную связь между высокими барьерами и экономической диверсификацией. Кроме этого, вряд ли можно считать, что диверсификация произошла вопреки высоким барьерам, хотя это и случилось в среде малого бизнеса. Нынешняя политика либерализации напрямую проистекает из предыдущей политики высоких барьеров. И если высокие барьеры действительно привели к некоторой экономической диверсификации, почему власти решили поменять политику? Хотя это и риторический вопрос, я считаю, что Узбекистан должен стойко продолжать свой путь к рыночной свободной экономике.
Либерализация барьеров, возможно, необходима для создания более открытого климата для инвестиций, а прямые иностранные инвестиции и обеспечивают быструю диверсификацию через капитал, технологии, франшизы, и т.д. Не это ли более сильный аргумент в пользу либерализации?
Существует много научной литературы, которая доказывает связь между низкими барьерами и более открытым инвестиционным климатом. Также очевидно, что открытые экономики более привлекательны для прямых иностранных инвестиций (FDI). Они помогают экономике диверсифицироваться и быстро расти, особенно в случае с Узбекистаном, где очень востребован капитал для новых технологий. Тем не менее, нам предстоит сделать еще больше (помимо снижения барьеров) для обеспечения более благоприятного экономического климата для привлечения иностранных инвестиций и укрепления местного бизнеса. Правильный баланс между двумя – внешними инвесторами и местными предпринимателями – является ключом к экономической стабильности. Кроме этого, существуют некоторые структурные проблемы, которые не могут быть решены экономическими мерами как таковыми. Это включает некоторые социальные проблемы, такие как ограниченное участие женщин в экономике (их участие должно приветствоваться), а также уровень образования населения, которое уязвимо перед потенциальными изменениями на рынке. Таким образом, либерализация экономики и инвестиционная стратегия должны повлечь за собой системные структурные политические преобразования, которые в настоящее время уже проводятся в рамках процесса реформ в Узбекистане.
Является ли присоединение Узбекистана во Всемирную Торговую Организацию необходимой частью либеральных реформ?
Вопрос в такой формулировке, наверное, следует задать непосредственно тем, кто принимает это решение. Но есть, по крайней мере, три оговорки, которые влияют на сроки и результаты этого политического решения. Как и любая другая страна, стремящаяся интегрироваться в глобальные торговые организации, Узбекистан принял однозначное решение приоритизировать вступление в ВТО, хотя главной заботой правительства и научных кругов остается анализ непреднамеренных эффектов и внешних последствий этого вступления. Анализы и исследования потенциальных издержек могут быть (читайте «должны быть») сделаны посредством выработки сценариев и экономико-математического моделирования торговой политики, налогов, тарифных и нетарифных барьеров. Однако и они вряд ли помогут в прогнозировании того, как отечественные экономические отрасли отреагируют на необходимые реформы и изменения. Следующей и более сложной задачей для правительства является осуществление адекватных интервенций для сведения к минимуму рисков и издержек для отечественного бизнеса. Дилемма заключается в том, что нужно соблюсти баланс и здесь, найти адекватный (не слишком большой, не слишком малый) уровень интервенции. Последняя задача определяется тем, насколько успешно (во всех смыслах) Узбекистану удастся обговорить условия вступления в ВТО с учетом его торговых отношений со стратегическими партнерами и третьими странами. Помимо вышеупомянутых оговорок будет также интересно посмотреть, как нынешние тенденции вокруг ВТО и глобальной торговли, особенно в свете так называемой «иррациональности» теперешних международных отношений, могут изменить поток международной торговли. В целом, ВТО является прямой точкой назначения, но не менее важно и то, как туда добраться.
Как насчет Евразийского Экономического Союза? Россия является очень важным рынком для Узбекистана и здесь может быть много аргументов «за»…
Хотя Россия, Казахстан и Беларусь являются важными экономическими партнерами, Узбекистан не является частью Евразийского Экономического Союза (ЕАЭС) по вполне обоснованным причинам. Повестка этой интеграционной структуры выходит за рамки обсуждения экономических и финансовых вопросов и больше стремится к политическим вопросам. Узбекистан, как член Содружества Независимых Государств и Шанхайской Организации Сотрудничества, не заинтересован в присоединении к другой политико-экономической интеграционной структуре в регионе. Двустороннее сотрудничество, которое Узбекистан осуществляет с каждой страной СНГ, более выгодно и благоприятно, чем многосторонние торговые соглашения в регионе. На оперативном уровне со стороны стран-основоположниц ЕАЭС не наблюдается большой приверженности своим обязательствам, поэтому говорить о будущем этого таможенного объединения тоже сложно. Также маловероятно, что эта экономическая интеграция может превратить ЕАЭС в такую организацию, как НАФТА или МЕРКОСУР, и ещё менее вероятно, что она будет напоминать Европейский Союз. Таким образом, ЕАЭС не так уж многообещающ в плане присоединения и не дает оснований надеяться на него в плане привлечения инвестиций и доступа к рынку.
Какова роль прямых иностранных инвестиций в диверсификации хлопкового сектора? Почему вы думаете, инвесторы должны вкладываться в этот сектор в Узбекистане (в чём заключаются сравнительные преимущества, в частности, структура затрат)?
Инвестиционный климат в Узбекистане улучшается в свете осуществленных продвижек во многих областях, в особенности, в продолжительном росте показателей страны в рейтинге Всемирного банка по «Легкости ведения бизнеса». Прямые иностранные инвестиции могут играть важную роль в любом секторе экономики Узбекистана и, следовательно, являются жизненно важным приоритетом в политике. Они помогут модернизировать и диверсифицировать хлопковый сектор и внедрить новые технологии, финансировать НИОКР, повышая таким образом производительность и рентабельность. Хлопковая промышленность настолько большая, что с точки зрения FDI, представляет собой как большие возможности, так и вызовы. Исключительный потенциал узбекской хлопковой промышленности, несомненно, привлекает международных инвесторов наряду с другими природными ресурсами, такими как золото, газ и нефть. Соответственно, хлопок, рассматриваемый как национальное богатство, может ограничить способность или готовность правительства открыть наиболее прибыльный ресурс для иностранного контроля (читайте “FDI”). Это дилемма, с которой сталкиваются страны, богатые ресурсами. Кроме этого, еще рано ожидать чуда от прямых иностранных инвестиций от любых международных инвесторов. Практика хлопковой промышленности Узбекистана была настолько печальной, что иностранные инвесторы опасаются вызвать общественное негодование. В случае с Всемирным банком (его обвинили в том, что он выделяет полмиллиарда долларов на сельскохозяйственные проекты, связанные с применением принудительного и детского труда в Узбекистане) так и случилось, хотя затем ВБ попытался защититься от критики, заключив контракт с Международной Организацией Труда (МОТ) для проведения расследования об использовании принудительного труда. Последние результаты МОТ показали значительные улучшения в такой практике и возможность ее отмены. В целом, международное сообщество наблюдает за недавним развитием событий в Узбекистане с растущим интересом и волнением, но с меньшим доверием. Это дело времени, пока Узбекистан сможет убедить международное сообщество в своей приверженности проведению последовательной политики в пользу инвестиций и открытой торговли.
В своей статье для Fox & Hedgehog Вы утверждаете, что для покупки текстиля из узбекского хлопка важно восстановить доверие международных потребителей. Есть ли какие-либо конкретные меры по ребрендингу, которые вы могли бы посоветовать и какие сейчас предпринимаются меры?
Политика ребрендинга (или брендинга) очень уязвима перед восприятием общественности, особенно когда уже есть неблагоприятное впечатление. В таких случаях, эта политика становится настолько сложной для осуществления, что она может навредить больше, чем исправить. Поэтому любая политика (ре)брендинга по продвижению имиджа хлопковой отрасли Узбекистана должна быть продумана и взвешена. Это может быть частью более широкой национальной стратегии Узбекистана, в которой первым большим шагом было бы создание нового отдела по построению имиджа при Министерстве иностранных дел. В то время как правительству необходимо внедрить системную и целенаправленную национальную политику по построению бренда, также нужен индивидуальный подход к различным целевым аудиториям по отдельным задачам ребрендинга. В случае с хлопком основной целевой аудиторией являются компании, которые пообещали сознательно не использовать узбекский хлопок, в то время как долгосрочной целью по-прежнему остается международные общественное мнение. Растущая прозрачность и активность в работе узбекских дипломатов показывают, что такие меры ребрендинга уже осуществляются. Более активное взаимодействие со СМИ и социальными сетями может способствовать повышению эффективности усилий наших дипломатов и официальных лиц как внутри страны, так и за рубежом.
Как насчет частного сектора – как быстро знания и технологии могут распространиться в среде малых и средних предприятий (МСП) и может ли узбекская диаспора помочь с этим?
Как и любая другая развивающаяся страна, Узбекистан сталкивается как с вызовами, так и с уникальными возможностями по внедрению знаний и технологий в свою экономику. Проблема заключается в том, что в развивающемся мире, включая Узбекистан, частный сектор склонен медленно реагировать на изменения в технологии и инновациях. Настало время для правительственного вмешательства для создания эффективного климата для развития инноваций и технологий. Узбекистан предпринял прямые шаги, объявив 2018-й год «Годом поддержки активного предпринимательства, инновационных идей и технологий». Кроме того, этой цели активно содействуют недавно созданные Министерство инновационного развития и Инновационный центр имени Мирзо Улугбека. Думаю, что после создания инновационной экосистемы, МСП, которым до сих пор удавалось процветать даже в относительно ограничивающей среде, сможет быстро перенять знания и технологии. Трудно в точности описать уровень помощи от узбекской диаспоры за рубежом для улучшения этой технологической тенденции. Официальные структуры, создаваемые в рамках Министерства иностранных дел и Союза молодежи, станут ключевыми детерминантами ожидаемой поддержки от узбекской диаспоры. Учитывая растущий интерес к этому со стороны узбеков, живущих в развитых странах, особенно в США, нетрудно заметить, что правительство весьма ожидает поддержки от диаспоры.
Как Вы оцениваете реформы, которые проводит Узбекистан для диверсификации своей экономики? Какие из них работают и какие недостаточно эффективны, на ваш взгляд?
В Узбекистане проводится так много реформ, что теперь стало обычным делом читать о них статьи в New York Times или Financial Times. Эти реформы фокусируются на развитии бизнес-сектора, что позволяет надеяться на лучшее местному населению и международному сообществу. Задачей правительства является определить правильное и эффективное регулирование, а не полностью дерегулировать правила для бизнеса. В этом смысле, эффективность любых реформ следует измерять с учетом этого баланса между правильным регулированием и отсутствием регулирования. Это не только нелегко, но и несправедливо оценивать текущие реформы так рано, поскольку с течением времени некоторые, казалось бы, успешные реформы могут оказаться неуспешными из-за внешних факторов и скрытых факторов, и в равной степени наоборот.
Какой экономической модели мог бы придерживаться Узбекистан? Или он должен развить свой собственный уникальный путь?
С концептуальной точки зрения первый президент Узбекистана Ислам Каримов сделал разумное, следовательно, правильное решение установить для Узбекистана свой путь развития. Международный опыт доказал, что использование моделей других стран часто не работает, поскольку существует множество факторов, которые отличают страны в культурном, политическом и географическом контексте, делая политику по прототипу неэффективной. В этом смысле узбекская модель развития, возможно, была разумным выбором политической стратегии. Однако на практике узбекская модель развития осуществлялась неровно, что говорило о неполной или ограниченной приверженности правительства этой модели при проведении политики. Кроме того, при новом правительстве «Стратегия действий» почти заменила узбекскую модель развития, сигнализируя о новом мышлении на этом пути. Поскольку Узбекистан хочет улучшить свои внешние отношения и полностью интегрироваться в международное сообщество, он может включить некоторые элементы моделей, которые обычно используются в развитых экономиках. Однако это не обязательно означает, что Узбекистан в полной мере примет (будет следовать) экономическую модель, скажем, Южной Кореи, учитывая уровень наших сегодняшних отношений с этой страной. Хотя повторение успеха Южной Кореи могло бы стать феноменальным достижением для Узбекистана, дублирование корейской (или любой другой успешной) модели без приспособления к нашему контексту неизбежно потерпит неудачу. Поэтому наш собственный путь развития, учитывающий уроки успеха других стран, является правильной дорогой к развитию.
Может ли региональное экономическое сотрудничество в Центральной Азии помочь с диверсификацией?
Региональное экономическое сотрудничество в Центральной Азии является не вопросом выбора, а неотъемлемой предпосылкой экономического развития Узбекистана. Для страны, не имеющей выхода к морю, единственным способом выжить и развиваться является сотрудничество с соседними странами. Президент Узбекистана Шавкат Мирзиёев смог обновить отношения со всеми другими странами Центральной Азии, создав в течение короткого периода дружескую атмосферу в регионе. Экономики стран ЦА могут извлечь выгоду из тесных отношений, особенно если (и когда) будет создана официальная экономическая структура, объединяющая все пять стран. В то же время такая структура, будь то неофициальная или официальная, может напрямую помочь Узбекистану диверсифицировать свою экономику, предложив потенциальные рынки для товаров, тем самым стимулируя производство. Она также может помочь Узбекистану и косвенно – через облегчение транспортировки товаров Узбекистана за пределы региона.
Будучи студентом УМЭД, Вы помогали организовать несколько заседаний Model United Nations и стажировались в Министерстве иностранных дел Узбекистана. Теперь Вы изучаете “международные отношения” как стипендиат Keough School Fellowship. Какие темы Вам особенно интересны и почему?
Мои интересы довольно обширны и сейчас варьируются от международных отношений до общественной политики и развития. Сейчас я концентрируюсь на вопросах образования, экономического развития и сельского хозяйства на национальном и международном уровнях. В этом отношении занятия по международной политической экономике и макроэкономике были полезны для размышлений о том, какие позитивные и негативные уроки других стран могли бы быть учтены в контексте Узбекистана. Довольно общим, но, тем не менее, важным выводом из этих курсов, является то, что путь развития отдельной страны может дать лишь жизненный пример, но не систему, чтобы дублировать этот путь в другой стране.
Спасибо Вам большое!
Photo: Flickr, Daniel Mennerich, Bukhara UZ – Dome Bazaar 02
