Докторант Стамбульского Университета Нурлан Муминов рассказывает о «мягкой силе» Израиля в Центральной Азии, иранском факторе и других нарративах “Большой игры” в интервью Данияру Косназарову, аналитику университета Нархоз и со-основателю Bilig Brains.
Анализируя культурные и публичные дипломатии таких “традиционных” игроков в Центральной Азии, как Россия, США, Китай, Турция, Япония и Южная Корея, экспертное сообщество, возможно и не совсем сознательно, но рассматривает их в качестве участников “Большой игры”, противопоставляя их друг другу? Не воспроизводится ли тем самым доминирующий дискурс о соперничестве за влияние в ЦА, базирующийся на логике “игры с нулевой суммой”? В рамках вашей исследовательской деятельности вы занимаетесь внешней политикой ЦА. Существует ли “Большая игра” в культурно-гуманитарном пространстве региона?
Нурлан Муминов:
Несомненно, возникает такое ощущение, думаю, не только у меня, но и у многих экспертов по Центральной Азии. Но еще надо обратить внимание на то, как государства ЦА воспринимают или смотрят на политику “Большой игры”, которая оказывает серьезное влияние на формирование стратегий или ориентаций внешней политики стран региона. В то же время это касается понятия «мультивекторной внешней политики», которую ведут некоторые страны ЦА.
Тем не менее, я сам скептически отношусь к идее существования жесткой конкуренции или борьбы в стиле “Большой игры” за доминирование в регионе. Потому что центральноазиатский регион, как известно, имеет малую реальную стратегическую ценность для ведущих акторов мировой политики.
В данном случае, тем не менее, нельзя отрицать существование хотя бы незначительно конкурентной “Большой игры” в культурно-гуманитарном пространстве региона. Что касается Израиля, с точки зрения “мягкой силы”, несмотря на то, что Израиль не является «активным» участником “Большой игры”, он стремится увеличить свой вес в регионе за счет экономико-технологического потенциала. Технологические возможности, как инструмент “мягкой силы”, служат для выстраивания отношений Израиля со светскими государствами региона с доминирующим неарабским мусульманским населением. Это можно заметить, например, в области сельского хозяйства и медицины – такие проекты продвигаются Центром международного сотрудничества (Mashav) при Министерстве иностранных дел Израиля. Важно отметить, что так Израиль пытается улучшить свой “антимусульманский” имидж в мировом сообществе.
В этом отношении наиболее важными соперниками в регионе для Израиля является Иран и арабские государства. Расширение влияния Ирана и арабских государств в регионе, как известно, рассматривается в Израиле как несомненная угроза его безопасности. Поэтому Израиль стремится установить более тесные связи с государствами ЦА, чтобы противодействовать Ирану в регионе, а также обеспечить сбалансированный подход стран региона в отношении арабо-израильского конфликта.
Зачем Израилю соперничать с Ираном и арабскими странами в Центральной Азии, если для последних регион не является большим приоритетом? Места хватит всем. Да и потом, население наших стран не особо озабочено палестинским вопросом. Конечно, для некоторых радикальных религиозных организаций и террористических группировок в ЦА вопрос “угнетения мусульман” важен, но представляют ли они прямую угрозу Израилю?
Я полностью соглашусь с утверждением о том, что для Ирана и арабских стран наш регион не является большим приоритетом. Но это не означает, что регион не имеет никакого значения. В 90-е годы Иран серьезно пытался установить более близкие отношения с государствами ЦА и хотел утвердить свое присутствие в регионе. В геополитическом плане Иран пытался служить “мостом” между ЦА и внешним миром, предлагая доступ к своей территории и инфраструктуре для новых независимых государств, не имеющих выхода к морю. К сожалению, несмотря на все попытки и усилия, Ирану не удалось увеличить свой вес в регионе. Неудача Тегерана, с одной стороны, связана с тем, что государства региона проявили малую заинтересованность в «иранской модели развития». С другой стороны, Израиль, при поддержке США, действовал против расширения иранской сферы влияния в регионе, опасаясь распространения идеологии революционного ислама, и прилагал усилия, чтобы удержать Иран в состоянии изоляции. Но, как известно, наибольший страх Израиля в те годы, состоял в том, что одна из центральноазиатских стран, Казахстан, получила независимость как ядерная сила. И один из центральных интересов Ирана в отношении Казахстана был связан с торговлей ядерным оборудованием. То есть, казахстанский ядерный потенциал, безусловно, вызвал дополнительные проблемы во внешней политике Израиля.
Здесь еще хотел бы обратить внимание на один интересный факт, что именно Израиль оказывал решительную поддержку Соединенным Штатам в достижении прогресса в регионе, предоставляя технические знания и ресурсы для распределения и использования финансовой помощи США.
Кроме того, я согласен с вами в том, что население стран ЦА не особенно озабочено палестинским вопросом. Это отвечает ожиданиям Израиля. Поэтому Тель-Авив будет стремиться сохранить такое пассивное отношение стран ЦА к арабо-израильскому конфликту. Насколько мне известно, Казахстан и Узбекистан являются единственными странами Центральной Азии, имеющими посольства в Израиле, которые, в свою очередь, регулируют отношения с Палестинской национальной администрацией. Все же Казахстан и Узбекистан гораздо больше озабочены исламским экстремизмом, чем палестинским вопросом.
Что касается радикальных религиозных организаций и террористических группировок в ЦА, Израиль, на самом деле, не рассматривает их как представляющие прямые угрозы еврейскому государству. Тем не менее, Тель-Авив больше всего беспокоится о безопасности еврейских общин, проживающих в странах ЦА. Потому что эти террористические организации могут создать прямую угрозу для еврейской диаспоры региона. Чтобы предотвратить это, Израиль поощряет тесные связи со странами региона в борьбе с терроризмом и экстремизмом. У Израиля накоплен огромный опыт в проведении антитеррористических операций и оказании медицинской помощи в экстремальных условиях, имеются передовые технологии мониторинга в области безопасности. К примеру, израильские компании NICE Systems и Verint создали в Алматы, Астане и Ташкенте мониторинговые центры для служб безопасности, которые помогают правоохранительным органам в предотвращении преступности и террористической деятельности.
Из всего сказанного вами вытекает вывод о том, что Израиль в первую очередь озабочен геополитикой и вопросами безопасности. Не ущемляем ли мы Израиль или не искажаем ли мы картину, рассматривая все с призмы геополитики? И другой вопрос. Какие перспективы сотрудничества с Израилем вне “анти-арабской” повестки?
Безусловно. Безопасность является главным фактором внешней политики Израиля. Поэтому, насколько мне известно, среди популярных израилеведов почти никто не рассматривает “мягкую силу” как стратегию внешней политики Израиля. Когда речь идет о “мягкой силе” Израиля, под этим “слоем” всегда скрываются другие мотивы, как геополитика и безопасность. Это можно увидеть и в вопросе о выходе Иракского Курдистана из состава Ирака, когда единственная страна, Израиль, выступил за создание независимого курдского государства.
Что касается вопроса о том, может ли Израиль строить отношения с внешним миром и, в том числе, со странами ЦА, не учитывая “мусульманский” или “арабский” фактор, я считаю – скорее, нет. Если взглянуть на историю формирования внешней политики Израиля, то можно увидеть, что главной стратегией внешней политики во многих случаях выступала стратегия т.н. «союза периферии», которая была направлена на укрепление израильской политики сдерживания и сокращения изоляции посредством установления стратегических связей между Израилем и неарабскими или немусульманскими акторами Ближнего Востока, такими как Иран, Турция и Эфиопия, а также некоторыми негосударственными акторами, особенно ливанскими маронитами.
Эта стратегия до сих пор продолжает занимать важное место во внешней политике Израиля. Но с некоторыми геополитическими изменениями в мировом и региональном политике после распада Советского Союза, эта стратегия стала называться “умеренная ось”, хотя суть стратегии не изменилась. С точки зрения этой стратегии, сегодня главной угрозой для безопасности Израиля рассматривается Иран, а не арабы. Поэтому Израиль укрепляет дипломатические отношения со странами ЦА, особенно с Казахстаном и, в том числе, с Азербайджаном на Кавказе. Несмотря на то, что политическая структура всех этих государств является светской, Израиль рассматривает их как неарабские или неперсидские мусульманские страны “умеренной оси”. Это можно заметить и в недавнем выступлении на Генассамблее ООН Биньямина Нетанияху, премьер-министра Израиля, где он подчеркнул, что Израиль расширил сотрудничество с мусульманскими государствами, такими как Азербайджан и Казахстан. Он, также подверг резкой критике ядерную программу Ирана и ядерную сделку с Ираном, но при этом воздержался от критики арабских стран и заявил, что Израиль хочет мира со всеми арабскими странами. Как видно, здесь не только “анти-арабский” фактор влияет на центральноазиатскую политику Израиля, но и самый главный, “анти-иранский” фактор.
В этом плане, мне кажется, что Израиль обладает достаточными возможностями для достижения желаемых результатов в ЦА на основе симпатии и привлекательности. Но здесь возникает вопрос – насколько будет привлекателен сам регион, если рассматривать участие Израиля в т.н. “Большой игре” без вышеперечисленных факторов. То есть, что могут сами предложить государства ЦА, чтобы развивать сотрудничество с Израилем? В этом отношении, я думаю, что центральноазиатские государства должны сами владеть достаточными инструментами “мягкой силы”, чтобы привлечь внимание Израиля.
Нурлан, а существует ли какая-либо координация действий Израиля с США в Центральной Азии? Каким был интерес Израиля к региону, когда США вели “войну против террора” в Афганистане, и что стало потом, после того, как при Бараке Обаме интерес к региону снизился. И что будет при Трампе, на ваш взгляд?
В отношении ЦА лично я не сталкивался с достоверной информацией, подтверждающей существование каких-либо координаций действий между Израилем и США. По-моему, это связано с тем, что Израиль в регионе рассматривается как игрок второго или даже третьего плана. Но в целом, США не одобряет любые действия Израиля в регионе, которые могли бы нанести ущерб интересам Вашингтона.
А что касается интереса Израиля к региону во время и после “войны против террора” в Афганистане, это связано с очередной попыткой доказать, что Израиль является стратегической и моральной ценностью для Вашингтона. Поскольку с момента окончания “холодной войны” мы знаем, что Израиль потерял свое стратегическое значение для США. До событий 11 сентября Тель-Авив пытался утвердиться как стратегическая ценность в глазах Вашингтона, но все попытки были напрасны. И Израиль продолжал беспокоиться о будущем своих отношений со Штатами и рассматривал все способы, чтобы сохранить “особые отношения” между странами. Именно события 11 сентября предоставили Израилю новое обоснование того факта, что Израиль является ключевым стратегическим союзником США в глобальной “войне против террора”.
Этот тезис выдвигал нарратив о том, что интересы Вашингтона абсолютно идентичны с интересами Тель-Авива. Такой нарратив, в случае ЦА, подвел многих экспертов к заключению, что обе страны были заинтересованы в сохранении данного региона свободным от влияния исламского фундаментализма, происходящего из Ирана и арабских стран. Между тем, на мой взгляд, это больше касалось интересов Израиля, чем Соединенных Штатов. Так как Тель-Авив рассматривал регион не только как возможность для борьбы с исламским фундаментализмом и терроризмом, но и для укрепления стратегических отношений с Вашингтоном, предоставляя свою техническую поддержку. Однако на самом деле для Вашингтона Израиль являлся «стратегической обузой», чем союзником в «борьбе с терроризмом». Этому хороший пример – война в Ираке в 2003 г. Как показала это война, несмотря на то, что Америка рассматривала Израиль своим главным союзником в регионе, она не могла обратиться к нему за помощь, опасаясь арабского недовольства. Таким образом, Израиль оставался обузой в борьбе с терроризмом и только мешал Америке вести диалог со странами – т.н. “изгоями”.
Очевидно, что администрация Обамы хорошо понимала тот факт, что именно близкие союзнические отношения с Израилем вызвали антиамериканский терроризм в регионе, и безоговорочная поддержка Израиля осложняла Америке отношения с арабским миром и свою очередь с Ираном.
Если при президентстве Джорджа Буша-младшего американская политика на Ближнем Востоке, а также в Центральной Азии вполне совпадала с интересами Израиля, то при президентстве Барака Обамы интересы Вашингтона в регионе резко отличились от израильских интересов. С точки зрения администрации Обамы, наибольшими угрозами для американо-арабских отношений отныне были не исламский фундаментализм и терроризм, а палестино-израильский конфликт и иранская ядерная программа. Осуществляя вывод американских войск из Афганистана и Ирака, Обама хотел наладить отношения с мусульманским миром и при этом проявил более критическую позицию по отношению к Тель-Авиву. Вашингтон даже смог выразить готовность принять ограниченную иранскую программу ядерного обогащения. Резкое изменение в американской политике, однозначно, в значительной степени подорвало «особые отношения» между США и Израилем. Конечно же, Тель-Авив был глубоко разочарован таким подходом и беспокоился о дальнейших отношениях с Вашингтоном.
Как мне кажется, несмотря на тот факт, что при Обаме стратегическое значение Центральной Азии стало минимальным, интерес Израиля к региону сильно не изменился. Хотя сегодня Казахстан больше не является ядерной силой, и политика арабов и Ирана в Центральной Азии не была плодотворной, маловероятно, что Тель-Авив потеряет интерес к региону. Потому что Казахстан является крупнейшим в мире производителем урана, и Израиль относится критически к поставкам казахстанского урана в Иран.
Важно отметить еще и другой момент. Когда мы говорим об интересе Израиля к региону, то он не ограничен только лишь геополитическими целями. Для Тель-Авива сближение с центральноазиатскими странами означает не только сокращение иранского или арабского влияния, но и дополнительные голоса в ООН. В своем последнем визите в Казахстан израильский премьер просил помочь Израилю стать членом Совбеза ООН. Кроме того, у Израиля есть и энергетические интересы в регионе. Нефтяная промышленность является основным источником экономических связей Израиля со странами региона. Например, Израиль импортирует 25 процентов своей нефти из ЦА. Таким образом, можно сделать вывод, что интересы Израиля в Центральной Азии имеют четыре основных аспекта: геополитический, экономический, энергетический и дипломатический.
Исходя из этих аспектов, при Трампе, я думаю, маловероятно, что интерес Израиля к региону уменьшится. Если администрация Трампа будет продолжать оказывать давление на Иран и безоговорочно поддерживать Израиль, то в этом случае, по-моему, Израиль будет усиливать сотрудничество со странами ЦА, чтобы еще раз удержать Иран в состоянии изоляции. Но такой весьма амбициозный подход Израиля, на мой взгляд, будет лишь способствовать повышению антиизраильских настроений на Ближнем Востоке, а также нанесет значительный ущерб национальной безопасности Израиля.
И последнее, на международных платформах государства региона почти всегда голосуют против Израиля, что, безусловно, в значительной степени ослабляет позицию Израиля. Вполне вероятно, что Тель-Авив будет прилагать все усилия для получения дипломатической поддержки и дополнительных голосов от стран региона на международных платформах.
Спасибо за интересную беседу!
Беседы Bilig Brains:
Bilig Brains – виртуальный «мозговой центр» Центральной Азии, в задачи которого входит стимулирование дискуссии о регионе среди молодого поколения аналитиков и экспертов
