Статья, написанная Грегори Глисоном в 1986 году, на примере Шарафа Рашидова, лидера советского Узбекистана, утверждает, что многие лидеры советской Центральной Азии, будь то по собственному выбору или вынужденно, были ограничены ролью, которая исключает разработку собственной политики. Их обязанности в основном сводились к пропаганде или общественным отношениям. Они – не просто церемониальные фигуры, поскольку их влияние было более чем символично. Они были общественными деятелями, и люди верили, что они были политиками. Однако у них не было средств для мобилизации общественной поддержки и они не определяли политику в каком-либо фундаментальном смысле.
Перевод статьи в сокращении
В 1950-х гг Мерл Фейнсод, американский историк и известный советолог, оценивая возможности политических изменений на границах Советского Союза, заметил, что «главным элементом таких изменений будет национальное лидерство, коренные двуязычные представители многочисленных советских меньшинств, занимающие высокие посты в советской политической системе”. С иронией он также отмечал, что члены национальной интеллигенции, которые продвинулись внутри своих систем из-за демонстрации своей политической надежности, могут в конечном итоге стремиться к реальным, а не только формальным полномочиям.
Принято считать, что центральноазиатские элиты, выполняя роль посредника между центром и периферией, проявляли политическую преданность Москве и центральным патронам, но культурно оставались со своей родиной и соотечественниками. Ранние поколения центральноазиатских элит не скрывали факта, что их этнические связи имели приоритет над интернациональными идеологическими обязательствами перед Москвой и «российским видом марксизма». Но за время советской власти в Центральной Азии сменилось по крайне мере три поколения элит: первые про-большевистские националистические фракции, их преемники после периода чисток, и новая волна лидеров, пришедших к власти после десталинизации в 1960х. Несмотря на свою отдаленность от пыла и мессианства революционных времен, и, несмотря на целый ряд проблем развития, в основных республиках Средней Азии так и не появились ожидаемые независимые «маверики». Напротив, республиканское руководство оставалось, по многим внешним свидетельствам, добросовестным, самодостаточным, даже самовосхваляющимся, состоящим из преданных коммунистов, которые во многих случаях были «святее Папы римского» или придерживались московской идеологической линии больше, чем сами московские представители.
Этому есть несколько объяснений. Одно утверждает, что отношения, которые местные лидеры развивали с центральными лидерами, помогали первым отстаивать местные интересы, обеспечивать развитие, сохранить власть и усиливать свое эго. Вторая версия утверждает, что центральноазиатские элиты были сами персональными бенефициарами системы и поэтому были эффективно кооптированы центром. Третья версия считает, что центральноазиатские лидеры искренне верили в марксистко-ленинисткую идеологию и политико-экономические структуры Советского Союза. То есть, они были стойкими коммунистами.
Несомненно, местные лидеры были зажаты между требованиями центра и ожиданиями народов своих республик. С точки зрения центра, идеальный национальный лидер – это тот, кто способен мобилизовать энтузиазм широких слоев населения и управлять слоями бюрократии для продвижения или достижения центральных партийных или правительственных целей. Но если местный лидер добивается успеха в реализации этого идеала, он представляет угрозу, потому что может получить личное влияние, лояльных сторонников, личную популярность; то есть, политические ресурсы. Для центра – это угроза диверсии, коррупции, патронажа, национализма и локализма. Чтобы удовлетворить потребности центра, национальный лидер должен обладать политическими ресурсами, чтобы мотивировать, вдохновлять, инициировать и осуществлять вознаграждение и наказание. Но нет ничего более угрожающего центру, чем находчивый политик, который может вознаграждать и наказывать, строить независимые лояльности и в конечном итоге оказаться националистом. Следовательно, национальный лидер должен культивировать и использовать свои политические ресурсы таким образом, чтобы свести к минимуму их наглядность. Эта противоречивая позиция – часто свидетельство того, что советские политики называли «диалектической теорией» национализма или теорией, которая стремится удовлетворить несовместимые критерии.
Шараф Рашидов и его карьерный взлет
В течение 45 лет Шараф Рашидов занимал видные государственные и партийные посты в Узбекской ССР. Почти четверть века он был первым секретарем ЦК КП Узбекистана. Он был плодовитым писателем, писавшем обычно на своем родном узбекском языке. Он отлично владел русским языком и его работы переводились на разные языки. Высокого роста, утонченный, Рашидов часто выступал в центральноазиатской печати, на телевидении и в радиоэфире, что сделало его самой вероятной кандидатурой официально признанного и пропагандируемого «этнического» или «национального» лидера для миллионов тюркоязычных азиатов в СССР. Его творческая проза, поэзия, многочисленные эссе и бесчисленные публичные речи – свидетельство его публично заявленных позиций.
Из официальной биографии известно, что он родился в семье бедных родителей всего за несколько дней до Октябрьской революции в деревне Голодной степи недалеко от того, что сегодня является Джизаком. Рашидов получил педагогическое обучение в Джизакском педагогическом техникуме и начал работать учителем в возрасте 18 лет. В этот период он также работал редактором узбекскоязычной газеты «Ленин йўли» («Ленинский путь») и, таким образом, лично участвовал в процессе перехода узбекского языка с латинского на кириллический алфавит, осуществленный в то время. В 1939 году он вступил в партию после активной деятельности в комсомоле. В 1941 году получил диплом Самаркандского государственного университета по филологии. В начале войны был принят в ряды Красной Армии, был ранен в боях у города Порфино в Ивановской области в 1943 году. Вернувшись в Самарканд, Рашидов приступил к более активной партийной работе. В 1944 году он был избран секретарем Самаркандского обкома. Был редактором республиканской газеты «Қизил Ўзбекистон» («Красный Узбекистан»), ежедневной газеты УзССР. В 1949 году стал председателем Союза писателей Узбекистана, что стало его первым постом общенациональной известности. После этого его карьера стала быстро расти. В возрасте 33 лет он был избран председателем Президиума Верховного Совета УзССР в 1950 году, занимал должность в течение девяти лет. В 1960 году он был назначен заместителем председателя Президиума Верховного Совета СССР. В марте 1959 года он был назначен первым секретарем ЦК КПСС, эту должность он занимал до конца своей жизни.
Как и большинство других партийных деятелей, Рашидов получал многочисленные награды, дважды был назван Героем Социалистического Труда и награжден орденом Ленина, орденом Октябрьской Революции, Красной Звезды, Знаком почета и т.д.
Если его таланты в искусстве и журналистике привели его в политическую жизнь, то пропагандистские усилия вывели его в центр внимания со стороны центральных лидеров и, в конечном счете, значительной части внешнеполитического сообщества развивающихся стран. Рашидов регулярно путешествовал по странам Восточной Европы, Ближнего Востока, Кубы, Африки, Латинской Америки, Индии и Индонезии, выступая за «модель развития Центральной Азии».
Написанный им роман «Победители» – хороший пример его «интернационалистских» взглядов. Эта бесхитростная формула новеллы, характерная для позднесталинского социалистического реализма, происходит в родной Голодной степи Рашидова. Сюжет рассказывает об том, как молодая комсомолка Айкиз и ее друг Алимджан, недавно вернувшийся с войны, пытаются преодолеть бюрократические препоны и мелкие обиды местных карьеристских чиновников, чтобы «освободить» родник, заваленный обиженными басмачами вскоре после революции. Героиня книги – Айкиз, которая посвящает себя партийной работе, становится агрономом, а затем председателем колхоза. Она достигает личного успеха в своей борьбе за поиски оросительной воды для своей родной деревни Олтинсай. Основными темами книги являются служение партии, интернационализм и благодарность за техническую и идеологическую помощь славянскому «старшему брату». Несколько менее важными темами являются преданность делу, критика карьеризма и прославление воды как скудного и ценного среднеазиатского ресурса.
Рашидов на раннем этапе проявил себя как сторонник центральной политики и критик местных «нативистских» тенденций. Что соответствовало тому периоду, пост-хрущевской оттепели, которая не сказалась в регионе и не вызывала открытые проявления инакомыслия.
Говоря о местном развитии, Рашидов старался приписывать успех не местным усилиям, а центральным властям. Рашидов щедро хвалил партию как благодетеля народа Центральной Азии и поддерживал специализацию культур в хлопководстве. Рашидов отмечал: «узбекских рабочих особенно радуют перспективы развития хлопководства – основной и ведущей отрасли народного хозяйства республики».
Десятилетие между 1955 и 1965 годами стало периодом экспериментов и некоторых реальных изменений в советской системе народного хозяйства. В середине 50-х годов в республиках Центральной Азии развернулись споры о необходимости механизации уборки хлопка и видах машин, чтобы устранить ручной сбор хлопка.
Хрущев отдал распоряжение главному агротехническому предприятию в Ташкенте – Ташсельмашу – прекратить производство определенного вида уборочной машины для хлопка в пользу другого вида. Однако, поскольку другой вид еще не был спроектирован, он простаивал на сборочных линиях завода. В то же время советский генсек потребовал, чтобы «Ташсельмаш» начал увеличивать выпуск тракторов, а их из-за кампании освоения целинных земель критически не хватало во всем Союзе. Одна интерпретация этих событий гласит, что это требование было направлено против местных лидеров, возражавших против производства Ташсельмашем тракторов для обработки кочевых пастбищных угодий Казахстана. Хрущев публично атаковал их, обвиняя в противодействии механизации хлопка, и увольнял несогласных. В марте 1959 года был уволен первый секретарь ЦК КП Узбекистана Сабир Камалов, хотя завод «Ташсельмаш» только прекратил производство хлопкоуборочных комбайнов и за три года смог увеличить производство тракторов более чем в два раза. На его место был назначен Рашидов, сторонник выращивания хлопка в Центральной Азии, целинных земель и братства народов.
После консолидации власти Хрущева центральноазиатские республики охватила волна кадровых перемен. Хрущев сменил первых секретарей республиканской партии во всех тюркоязычных республиках, а также в Таджикской республике в период с 1959 по 1961 годы.
Реформы конца 1950-х – начала 1960-х годов в сочетании с экономической экспансией в сельском хозяйстве и промышленности в Центральной Азии открывали новые возможности для «нативизации» среднеазиатских кадров управленцев и технической интеллигенции. Смог ли Рашидов воспользоваться этими возможностями? Возросшее участие коренных народов, которое произошло в этот период, похоже, произошло, как несмотря на усилия Рашидова, так как и благодаря им. У Рашидова не было большого опыта в политике, и у него не было намерения или политических ресурсов оспорить власть центра. Рашидов имел правильные политические взгляды, был способным пропагандистом и хорошо ориентировался в атмосфере советской политики. Самое главное, центральные должностные лица были заинтересованы в разгрузке центрального аппарата, но в этом процессе, конечно, не могли допустить появления ростков местной империи. Они искали местных лидеров, которые могли руководить регионами, не управляя ими. Ограниченный в своей способности напрямую проводить политику, Рашидов стал идеологом.
Идеологическая работа
Философски наблюдая, что «птица находит силу в воздухе, человек находит ее в друзьях», Рашидов решил усилить ортодоксальный советский акцент на этнической гармонии. Рашидов порицал «серьезные ошибки», допущенные Сталиным в марксизме и национальном вопросе, повторяя стремительно меняющуюся линию партии и возлагая вину за прошлые неудачи на культ личности.
В национальном вопросе Рашидов верил в политику «братства наций», которая предполагала как быстрое развитие каждой нации как национальной единицы, так и сближение наций друг с другом путем через братскую взаимопомощь. Аргумент о «старшем брате» Рашидов основывал на нескольких предпосылках. Во-первых, русские занимали особое место в Союзе, так как они были первой нацией, внедрившей социализм. Во-вторых, по Рашидову, культура Центральной Азии до прихода советской власти была феодальной, отсталой и эксплуататорской. В-третьих, он указывал, что прогрессивные лидеры революционного периода в Центральной Азии поддерживали русских, а не царизм. Наконец, он утверждал, что развитие в Центральной Азии после революции было результатом российской щедрости, и тюрки Центральной Азии должны быть за это благодарными.
Затем национальная повестка Рашидова призывала к борьбе: (1) со всеми формами и остатками национализма и шовинизма, (2) тенденциями к национальной исключительности и идеализации прошлого, и (3) обычаями и нравами, мешающими коммунистическому строительству.
Со временем Рашидов стал больше защищаться от внешних нападений на местные интересы и обычаи, но среди более националистической местной интеллигенции он, должно быть, казался очень слабым защитником интересов на местах. В 1963 году он пытался отстоять идею создания Среднеазиатского бюро ЦК КПСС, Средазсовнархоза и другими центральноазиатских органов. Ни одна из этих организаций не смогла продержаться больше года.
Важные для Рашидова темы
Почти во всех своих основных речах и обращениях Рашидов высказывается на важные для него темы. Это: (1) двуязычие, (2) социальные преобразования, (3) советский патриотизм, (4) прогресс в рамках советской экономической системы, (5) улучшение положения женщин и (6) роль ислама. Наряду с этими главными темами, Рашидов иногда обращал внимание и на другие вопросы: водный вопрос, политика в области кадров, диверсификация сельского хозяйства, развитие социальных наук, а также развитие письменности и литературы на родных тюркских языках. Каждая из этих основных тем заслуживает определенного внимания.
По вопросу двуязычия, например, Рашидов поддерживал его в целях развития науки, коммерции и искусства. Но Рашидов выступал против любых претензий на полную ассимиляцию посредством языковой политики, пытаясь опровергнуть опасения западной пропаганды: ситуация, утверждал он, «когда большинство советских граждан владеет русским языком, не означает, что национальные языки теряют свою самобытность».
Рашидова беспокоили намерения партии решительно преодолеть сопротивление изменению традиционных жизненных укладов, особенно среди сельских жителей. Взгляды Рашидова на социальные трансформации характеризуют его как умеренного. Он далек от активного культурного натиска периода «худжума». Но он участвовал в партийных усилиях по изменению жизненного уклада в сельской местности. На Пленуме ЦК КПСС 1964 года была поставлена двойная задача – повышение уровня жизни в сельской местности и «искоренение остатков прошлого». Рашидов сделал вывод: «Пленум подтвердил, что коммунизм невозможно построить успешно без преобразования (перестройки) такой важной и сложной сферы общественных отношений, как жизненные уклады». Цель пленума состояла в том, чтобы к 1970 году ликвидировать хуторскую систему сельских населенных пунктов, состоящую из малонаселенных небольших деревенских общин в кишлаках. Десять лет спустя Рашидов выступил с программной речью на всесоюзной научно-практической конференции, посвященной коммунистической идеологической обработке молодежи в сельской местности и повышению уровня жизни в сельской местности, и возглавил республиканский совет, координировавший усилия различных министерств и партийных учреждений.
Советский патриотизм Рашидова, возможно, имеет корни в его военном прошлом – это очевидно из его литературных работ, где тема гордости за советского героя – на первом месте. Но он также пытался соединить советский патриотизм с советским интернационализмом, утверждая, что «диалектическое единство интернационального и национального – это особенность всего социалистического общества».
Рашидов защищал экономический взаимообмен советской системы. Например, он часто ссылался на бартерный характер экономики, указывая, например, что строительные бригады могут высылаться за пределы республики в обмен на ввоз сюда гранита и мрамора. Подход Рашидова к экономике важен по трем причинам. Во-первых, условия торговли между регионами имели критически важное значение, включая острую конкуренцию за распределение средств. Во-вторых, эффективность экономики, измеряемая социальным прогрессом и повышением уровня жизни, является главной основой легитимности партии. В-третьих, ниша Центральной Азии во всесоюзной экономике была ограничена сельским хозяйством. Рашидов неоднократно отстаивал принцип региональной специализации: «Создание крупных экономических регионов способствует дальнейшему укреплению всех наций нашей страны в борьбе за создание коммунизма. Естественно, что это приводит к более широкому политическому и культурному сотрудничеству, общению и сближению наций, к интернационализации их жизни».
Рашидов настаивал на том, чтобы государственное планирование использовало местные преимущества: «основное внимание в правительственных экономических планах направлено на всевозможное использование материальных возможностей каждой страны, развития ее специализации и сотрудничества, а также комплексного развития экономики республики и экономических регионов». Главный аргумент Рашидова, защищающий систему, состоял не в том, что она была динамичной или эффективной – фактически он часто обвинял ее в неудачах в этих двух категориях – но то, что она способствовала гармонии.
Рашидов выступал в качестве сторонника улучшения положения женщин. Он часто говорил об этом, но трудно оценить его успехи в гендерном равенстве. В течение 1970-х годов не было ни одной женщины в секретариате КП республики. Если в 1945 году женщины составляли около 30 процентов партии республики, то в период после войны эта доля быстро и значительно сократилась. В 1962 году она достигла низкого уровня – 13 процентов и впоследствии выросла до 20 процентов в конце 1970-х годов.
Наконец, последняя тема – это отношение Рашидова к исламу. Это особенно интересная тема, потому что, вопреки необычно высокой степени последовательности, которой Рашидов придерживался на протяжении всех остальных лет, он менял свои взгляды на ислам. В своих ранних ссылках на ислам Рашидов, кажется, не признает разницы между исламом и христианством. Оба они рассматриваются как религиозные суеверия, опровергаемые «наукой марксизма-ленинизма». В 1967 году он замечает, что ислам имеет более глубокие корни, чем другие формы веры. Он пишет: «религиозные предрассудки все еще существуют. В прошлом религия ислама пустила очень глубокие корни на Востоке. Здесь законы шариата и догматы Корана регулировали семейную жизнь людей, а также их социальные отношения». Отношение Рашидова к исламу изменилось после Афганистана и привело его к более примирительной позиции. Стремясь разрядить критику ограничений религиозных обрядов, в 1970-х годах режим стремился через создание советских ритуалов заменять старые традиции и обычаи новыми. В 1981 году Рашидов поддержал реабилитацию древнего весеннего праздника Навруз для целей празднования уборки урожая.
Интерпретации и допущения
Существуют свидетельства того, что Рашидов стремился избегать обсуждения вопросов, которые могли угрожать его ограниченному мандату. Например, он не желал даже обсуждать некоторые из наиболее важных событий и культурных проблем в Центральной Азии. Например, Рашидов никогда не критиковал кампанию по механизации сельского хозяйства в Центральной Азии. Напротив, он был убежденным сторонником центральных усилий по механизации для снижения издержек производства и уровня ручного труда. Однако, судя по поведению Рашидова, в отличие от его риторики, он, по-видимому, был не полностью убежден в мудрости механизации. К концу его пребывания в должности только около 70 процентов хлопка в Узбекистане собиралось механически, тогда как еще в середине 1950-х целевой уровень составлял 80 процентов. Получается, что усилия механизации партии и правительства были впечатляюще неэффективными или что сама механизация имела врагов внутри партии и правительства.
Рашидов так же не обсуждал вопрос об опасных последствиях специализации на хлопке. С первых же своих выступлений до последних Рашидов неустанно повторял свою первую установку, позволившую ему получить свой мандат: «Узбекистан – хлопковая база советской экономики, и социалистическая обязанность рабочих – собирать урожай». Другим примером намеренного избегания вопроса является отказ Рашидова обсуждать вопрос о продвижении местных кадров. Его мнение по вопросу состоит в нескольких случайных замечаниях об опасности использования национальности в качестве критерия для кадровых назначений и некоторых загадочных комментариях о нежелательных сдвигах в партийном членстве.
В ранних работах Рашидова называют другом водных проектов для Центральной Азии. Главный конфликт в романе «Победители» разворачивается вокруг воды. В своих речах Рашидов часто цитировал народные изречения по поводу воды: «Там, где заканчивается вода, там заканчивается земля». Он часто говорил, что доступ к воде удерживает Центральную Азию от разрушения: «вы знаете, что означает вода для Центральной Азии. Без воды у нас нет жизни. Наша плодородная земля погибла бы, если бы мы ее не поливали. Увядшие руины древних городов – поразительное свидетельство того, что если вода уходит, то и уходят и люди, и сама жизнь». Он не выступал против проекта по отводу сибирских рек, но и не лоббировал его.
Рашидов занимал примирительную позицию и по отношению к миграции узбеков в малонаселенные регионы России. Он отмечал, что «мы выступаем за то, чтобы узбеки поселились на новых территориях нашей огромной страны, если они хотят этого».
Несмотря на несколько резких и уничижительных упоминаний о пантюркизме в 1960-х годах, Рашидов, по-видимому, избегал любых комментариев, которые могли бы внушить симпатии к каким-либо тюркоязычным кругам за пределами СССР. Рашидов, насколько известно, никогда не бывал в Турции. Его частые поездки и связи с арабским миром ограничивались арабскоязычными странами.
Рашидов был «теоретиком национальности» или пропагандистом. Он был решительным сторонником централизованной политики. На протяжении многих лет он неоднократно атаковал любые проявления нативизма или локализма. За некоторым исключением, он излагал свои основные взгляды последовательно и придерживался их в течение длительного времени. Некоторые спорные вопросы он комментировал, но не обсуждал на общественных форумах. По другим спорным вопросам он молчал. Означает ли все это, что Рашидов был национальным лидером?
Существует альтернативная интерпретация, которая предполагает, что использование Рашидовым марксистской риторики было скорее оборонительным, чем декларативным. Тереза Раковска-Хармстон утверждала, что сочинения региональных лидеров могут быть более неискренними, чем кажется на поверхности. Тюрки (и другие народы) Центральной Азии используют язык утопического социализма для защиты своих формальных, конституционных и моральных – но не практических – прав в Союзе против посягательства славянских идеологов, планировщиков и политических функционеров.
Хотя местные лидеры не могли оспорить открыто центральную власть, на критику Запада не было ограничений, и иногда аргументы против Запада могут звучать двусмысленно. Предположим, такой аргумент: «Товарищи, западные буржуазные фальсификаторы говорят, что наша культура русифицирована, наши языки ассимилированы, наша политическая автономия – обман, наша экономика является типичной сельскохозяйственной колонией и наши высокие коэффициенты рождаемости являются доказательством не того, что мы энергичны, а того, что мы недоразвиты. Товарищи, буржуазные фальсификаторы – это импералисты-лакеи, и они ошибаются. Поэтому, товарищи, вы должны помочь нам восстановить нашу культуру, защитить наши языки, определить наше политическое будущее и позволить нам развивать нашу экономику по нашему усмотрению».
Рашидов и политическая власть: префект или паладин?
Делегирование полномочий представителям местных округов неизбежно влечет за собой риски для центральных политиков. Будет ли местный лидер играть роль «префекта» (то есть авторитетного представителя центральных властей), или же роль «паладина» (местного диссидента, который использует вверенную ему власть для развития лояльной или даже независимой базы)?
Национальный лидер будет защищать местные обычаи, традиции, языковые практики и религиозные практики от посягательств со стороны центральных политиков. Можно было бы ожидать, что он будет саботировать непопулярные центральные требования. Он может использовать механизмы партийного контроля над управляемой экономикой, чтобы расставить представителей национальных меньшинств на ключевых административных постах в попытке создать независимую власть и полномочия. В доктринальных делах можно ожидать, что он будет защищать отдельный путь или участвовать в пересмотре или модификации идеологии. Наконец, можно было ожидать, что он будет защищать свои взгляды перед своими родными избирателями, которые могут поддержать его политику. И способность сделать это успешно была бы критической в его попытках собрать себе требуемую поддержку.
Если это верно для националистического лидера в Центральной Азии, то Рашидов не является националистическим лидером. Он был центристом или юнионистом. Возможно, фраза, которая лучше всего описывает его, – это та, которую он выбрал сам: он был интернационалистом. Хотя его партийные выступления и его пленарные доклады касаются технических вопросов политики, те работы, которые Рашидов, скорее всего, написал сам, редко затрагивают вопросы политики. Рашидов скрупулезно избегал политического обсуждения вопросов, которые могли бы вовлечь его в споры с центральными чиновниками.
Поскольку первый секретарь Рашидов был главным пропагандистом для Узбекистана, в глазах многих центральноазиатских тюрков, он даже был региональным пропагандистом для всей Центральной Азии. Как большинство других партийных секретарей, он проводил большую часть своего времени в презентациях, конференциях, общественных собраниях, путешествиях и других церемониях. Его способность изменять события, вознаграждать и наказывать, влиять на результаты была ограниченной. Престиж его поста, несомненно, давал ему некоторые рычаги. Но, не имея прямого доступа к своим избирателям, он не мог применять этот рычаг в качестве национального лидера. Возможно, его самое важное влияние было не на внутренней арене, а на внешней, в качестве «второго лица» советской внешней политики.
К концу его пребывания в должности появились предположения о том, что даже его церемониальное положение в республике быстро размывалось. Разворачивалось «хлопковое дело». Из-за обвинений в бесхозяйственности многие чиновники в республике были уволены со своих должностей в 1983 году. (В начале января 1983 года Андропов сделал Рашидову устный выговор, фактически означавший предложение о добровольной отставке, – прим.ред).
Так был ли Рашидов префектом или паладином? В каком-то смысле он не был ни тем, ни другим. У него не было мандата надежного первого секретаря от центра и у него не было возможности использовать механизмы советской системы для развития своей собственной базы власти. Он не был и тайным националистом, об этом говорит его политическое поведение в течение примерно 40 лет, во время которого он так и не упомянул о своих скрытых пристрастиях. Прямой преемник Рашидова на посту первого секретаря ЦПК, Усманходжаев продолжил ту же позицию, что и Рашидов, как теоретик национальности и сторонник политики советского «братства наций», хотя и с несколько меньшей утонченностью.
Если Рашидову удалось в конечном итоге проявить себя как сторонника местных интересов, это случилось либо из-за его собственных взглядов, либо из-за перипетий его судьбы. Но возрождающиеся стремления среди народов Центральной Азии к культурной автономии, неудовлетворенность конфликтующими структурами управления экономикой, демографические изменения и исламское возрождение могут создать препятствия для центра. Даже небольшое отклонение от модели «советского лидера», повсеместной по всему СССР, может привести политика-пропагандиста к успеху настоящего национального лидера.
