Царская Россия была имперским государством, где многие нерусские этносы классифицировались как инородцы или иностранцы. Советская Россия также не была моноэтническом государством, но в ней поощрялась добровольная ассимиляция, продвигалось национальное самосознание нерусского населения. Этническое меньшинство имело свою собственную национальную территорию, определенную степень автономии, национальные школы и национальные элиты. Тем не менее, определение нации или национальное размежевание было политически сложной проблемой в Советском Союзе. В Центральной Азии продвижение «русского мира» и спорное «размежевание» большевиков создали линии разделения, которые до сих пор мешают интегрировать регион в единое целое.
«Вступление русских войск в Самарканд» (Н. Н. Каразин, Государственный Русский музей)
«Русский мир» царской России – отдельный для оседлого и кочевого населения Центральной Азии
Если Туркестан больше походил на колонии европейских держав, то Степной край понимался в качестве плацдарма для расширения территории русской цивилизации, в орбиту которой включалось и мусульманское население
Имперская элита и царские военные еще в начале XIX в. использовали гуманитарный потенциал «русского мира» в упрочении влияния русского народа и расширении русского геополитического и культурного пространства. По мере увеличения Российской империи возникла необходимость интеграции нерусского населения присоединенных территорий в состав империи. Л.М. Дамашек на примере Сибири раскрывает это:
«Распространение пашенного земледелия у народов Сибири имело целью не только экономическую, но и их социокультурную инкорпорацию в состав империи, а в конечном итоге превращение Сибири в Россию. В этом плане особая роль отводилась православному русскому крестьянину-земледельцу, который должен был духовно сплотить империю, научить сибирского “инородца” не только пахать, косить, строит дома, но даже молиться и думать по-русски. Именно такую задачу колонизации Сибири видели современники, отстаивающие идею “поглощения” русским национальным ядром восточных окраин империи. С середины XIX в. все большее распространение получают стационарные деревянные юрты, а с конца XIX столетия – зажиточные “инородцы” стали обзаводиться просторными деревянными домами, бытовая обстановка которых не отличалась от обстановки русских крестьян. Таким образом, активное крестьянское движение на восток приводило к стиранию этнографической границы между Европейской и Азиатской Россией»[1].
«Русский мир» постепенно расширялся в сторону Центральной Азии. «Объединяя в своем составе русские и казахские земли и включая, соответственно, примерно в равных пропорциях христианское и мусульманское население, Степной край воспринимался властью как определенный опытный плацдарм для решения проблемы интеграции “полудикого” кочевого населения в имперское пространство. В первой половине XIX в. усилившееся самодержавие активизировало попытки христианизации казахов (в дореволюционной терминологии – киргизов. – О.И.). Неудача политики христианизации нерусского населения Западносибирского генерал-губернаторства привела к заметному изменению политики власти в отношении местных мусульман. Их постепенная, ненасильственная интеграция в лоно империи должны была проводиться, в первую очередь, через систему образования. Создание русско-казахских школ вполне укладывалось в рамки правительственной политики, направленной на ускорение хозяйственной и культурной интеграции кочевого населения в состав Российской империи. Политика ненасильственной интеграции дала свои результаты. Освоение в процессе обучения русского языка и культуры в значительной степени содействовало снятию межнациональных и межконфессиональных противоречий», – отмечает О.В. Ищенко[2].
Тем не менее, как пишет данный автор, «правила поведения [для казахских школьников] предусматривали обязательное посещение учениками православных богослужений, регулярное исповедование и причащение, чтение молитвы перед началом уроков и после их завершения». Правда, «в тех местностях, где мусульманское население численно преобладало, политика власти была прямо противоположной», – продолжает Ищенко. «Так, например, по мнению ряда исследователей, в Туркестанском крае, где в русских учебных заведениях обучалось некоторое количество мусульманских учеников, учебный процесс был построен так, чтобы не допустить и малейших поводов для подозрений. Ученики-иноверцы освобождались от изучения Закона Божьего, от участия в молебнах и молитвах перед началом занятий, от занятий в дни мусульманских праздников. В этом отношении следует согласиться с мнением А.В. Ремнева и Н.Г. Суворовой о дифференциации политики имперской власти в отношении проекта “обрусения” восточных окраин. Азиатские регионы империи начала ХХ в. значительно разделялись по степени их интеграции в имперское пространство, и если Туркестан больше походил на колонии европейских держав, то Степной край понимался, как указывалось ранее, в качестве плацдарма для расширения территории русской цивилизации, в орбиту которой включалось и мусульманское население».
Как отмечает российский антрополог Сергей Абашин, «кочевники рассматривались как более удобный объект для модернизации и русификации». Военный историк Российской империи Л. Костенко в своей работе «Средняя Азия и водворение в ней русской гражданственности», опубликованной еще в 1870 году, писал:
«Оседлое население, будто таджики, узбеки, курама и пр., составляет окрепшее тело, твердо сплоченное мусульманской религией и потому трудно доступное для европейской цивилизации. Кочевники же, не составляя прочного организма, являются как бы сырым материалом, из которого легко можно сделать все, что угодно. Они сознают превосходство русских и не прочь от образования. Вообще русская гражданственность здесь может привиться скорее, чем в оседлом мусульманском населении»[3].
Строгое территориальное разделение сартов и киргизов стало весьма желательной целью в разработке административных границ округов и районов в провинциях региона
Западный автор Даниэль Брауэр в своем труде «Туркестан и судьба Российской империи» также заметил, что «в Центральной Азии русские столкнулись с двумя важными культурными зонами. Казахские и кыргызские кочевники занимали большую площадь, а оседлые народы населяли самые густонаселенные районы. Кауфман был убежден в том, что “киргизы” (термин обычно используемый русскими в отношении кочевых народов) ведут “особый образ жизни, основанный на природных и до сих пор примитивных принципах”. “Примитивный” образ жизни, с его точки зрения, олицетворял собой оплот против Ислама. Вывод был очевиден. Ислам должен был находиться вне степных территорий. “Будущее этих народов зависит от политики России в отношении Ислама в Туркестане”. По мнению Кауфмана, кочевники станут “жертвами” фанатичных, лицемерных и коррумпированных мусульманских святынь, мулл, судей, паломников, святых и дервишей, если они будут размещены в непосредственной близости, даже в административном порядке, к сартам. Строгое территориальное разделение сартов и киргизов стало весьма желательной целью в разработке административных границ округов и районов в провинциях региона»[4].
Опасение Кауфмана можно подтвердить следующими заметками досоветского автора А.В. Буняковского о влиянии оседлых туземцев на кочевников:
«Сарты, несмотря на свою малочисленность в северной части Туркестанскаго края, сравнительно с киргизами, оказывают немаловажное на них влияние. Большое число мулл, нанимаемых киргизами для обучения религии и грамотности, происходят из сартов; в их же руках почти вся мелочная, аульная торговля в кредит, благодаря которой они эксплуатируют киргизов во всем, где только можно»[5].
На юге Российской империи оседлое и полукочевое тюркское население, доминируя в среднеазиатских ханствах и составляя культурно-земледельческий базис целых районов и областей, традиционно имело сильное самосознание, создающее барьер к ассимиляции, и поэтому могло выступать консолидирующим элементом местного мусульманского населения.
Таджикский историк Камол Абдуллаев констатирует, что:
«Узбеки составляли династии последних ханств Мовароуннахра – Хивинского, Бухарского и Кокандского. В ХХ веке узбеки явили собой самую многочисленную этническую группу региона. Ее характерными особенностями явились тюркизм (использование тюрко-чагатайских языков и чувство принадлежности к сильнейшей и самой многочисленной этнической группе региона) и суннизм. Все узбеки говорили на одном, присущем только им языке, и исповедовали одну религию. Причем, на близких узбекскому языках говорили их ближайшие соседи – каракалпаки, уйгуры, киргизы и казахи, а суннизм ханафитского толка исповедовался подавляющим большинством населения края, включая таджиков. Тюркизм и суннизм связывали различные племена и этнические группы в единую узбекскую идентичность»[6].
Отделение от Узбекистана казахских и туркменских земель, населённых настоящими или бывшими кочевыми народами, ограничивал общетюркские амбиции узбекских лидеров и создавал им своеобразные политические и символические “противовесы”
Советское размежевание – «разделяй и властвуй»
В начале XX в. когда к власти в России пришли большевики, им пришлось вести такую политику, которая укрепила бы их власть и противопоставляла бы разные группы друг другу. Обуздание узбеков и противопоставление им других народов Центральной Азии было одним из решений этого вопроса.
«По мнению [американского исследователя] Эдварда Оллворта, узбеки представляли особую угрозу для Центра. Те силы, которые могли бы привести к интеграции Центральной Азии, были связаны с узбеками: они географически были распространены на большие части региона и имели значительные политические ресурсы для того, чтобы втянуть другие народы в процесс этнической ассимиляции. Такая ассимиляция в итоге могла привести к интеграции региона, что и побудила советскую власть осуществить национальное размежевание с целью отделения более влиятельных узбеков от других народов Центральной Азии. В понимании Оллворта, это всецело было проектом Москвы и встретилось со значительным сопротивлением со стороны местного населения, в особенности со стороны регионов, населенных, так называемыми сартами и узбеками. Во многих отношениях, размежевание было процессом, в котором различные группы Центральной Азии были разделены от узбеков. В этом смысле, узбеки были буквально краеугольным камнем размежевания», – пишет Арне Хоуген в своей книге «Установление национальных республик в советской Центральной Азии»[7].
«Отделение от Узбекистана казахских и туркменских земель, населённых настоящими или бывшими кочевыми народами, ограничивал общетюркские амбиции узбекских лидеров и создавал им своеобразные политические и символические “противовесы”», – констатирует С. Абашин[8].
Исследователь уйгуров Аблет Камалов наблюдает схожую картину при расчленении Синьцзяна на множество автономий:
«…автономия этнических меньшинств в Китае существуют только на бумаге. Особенно это касается Синьцзян-Уйгурского автономного района, который поделен на большое количество автономий других этнических групп, живущих в районе, вплоть до автономии уезда. Расчленение Синьцзян-Уйгурского автономного района на множество более низкого уровня автономий имело целью противопоставить уйгурам другие этнические меньшинства района. В этом, надо признать, китайская политика достаточно преуспела»[9].
Эдвард Оллворт утверждал, что «главная цель национального размежевания в Центральной Азии заключалась в изолировании узбеков от других народов региона, поскольку узбеки втянули бы других в процесс этнической ассимиляции, который привел бы к увеличению узбекского населения и расширению их присутствия почти в каждой области». Однако, для осуществления национально-территориального размежевания, помимо «узбекской угрозы», имелись другие веские причины, которые вынудили российскую власть создать национальные государственные субъекты по всей Евразии.
«Россию не раз сотрясали мощные национальные конфликты», – отмечает И.Л. Дамашек. «Отметим восстания 1830–1831 и 1863 гг. в Польше, движение Шамиля на Кавказе, волнение местного населения в Туркестане в 1916 г. Перечень этот можно продолжить. Поэтому центральные власти были вынуждены учитывать национальный фактор в своей политике. Именно это обстоятельство предопределило появление своеобразных политических автономий на территории Российской империи. Имперские власти были вынуждены учитывать определённые национальные традиции и особенности вплоть до названия административно-территориальных единиц»[10].
Иными словами, согласие на создание национальных автономий и республик на территории бывшей Российской империи можно расценить как уступку со стороны большевиков, иначе, как отметил Сергей Абашин в записи в Фейсбуке, «никакой бы СССР большевикам невозможно было собрать, не пообещав многое национальным элитам. Только силой оружия Ленин бы не установил контроль над большинством регионов, не привлекая значительную часть местной элиты во власть и обещая разные блага (другой вопрос, как обещания исполнились потом), чего в Российской империи не было. Ленин собирал территорию прежней империи, которая к тому времени уже фактически распалась. И сделать он это (собрать прежнюю империю) сумел только пойдя на некоторые компромиссы с национальными элитами в виде предоставлении им “автономии”».
Таким образом, с одной стороны, появление на территории Российской империи собственных государств инородцев было вынужденной мерой. С другой стороны, расчленение имперских регионов на национальные республики и автономии территориально отделило бы друг от друга близкородственные этнические группы, населяющие эти регионы и предоставило бы Центру больше возможностей для укрепления своей власти. В действительности, советские руководители сами насаждали в сознание туркестанских элит идею о территориальной размежевании. С. Абашин в своем труде «Национальное размежевание: как все начиналось» пишет:
«Советская власть давала сигналы к сотрудничеству самым разным группам, среди которых были бухарские и туркестанские джадиды, казахская интеллигенция, получившая русское образование, сторонники реформ в исламе, националисты и др. Идя на некоторые уступки, Советская власть кооптировала представителей этих элит в государственные органы власти и партийные институты, предоставляя им достаточно широкие полномочия в ведении местных дел. Взамен большевики требовали лояльности… Одним из проектов модернизации региона и рационализации контроля над ним стало административное и национальное размежевание, которое был важным элементом политики большевиков по укреплению своих позиций в нерусских регионах бывшей Российской империи. Идея собственно национального размежевания родилась не в Средней Азии, а была привнесена в регион извне, из Москвы, и встала на повестку дня в конце 1923 г… Это было ответной мерой на опасную консолидацию мусульманской элиты»[11].
Со слов Д.А. Аманджоловой, «опасностью считалось стремление части казахских деятелей к объединению Башкирии, Казахстана и Туркестана, а также других территорий Средней Азии по аналогии с рыскуловским проектом 1920 года в «Среднеазиатскую восточную мусульманскую федерацию автономных Восточных республик», созданию своей компартии с центром в Ташкенте и республиканскими обкомами». Однако, как отмечает Аманджолова, «на III съезде советов КАССР (октября 1922 г.) попытки бывших алашординцев привести своих представителей в президиум не удались»[12].
Туркестанский край мог представлять собой угрозу для молодого советского государства. Это было обусловлено тем, что в регионе, где проживали многомиллионные инородцы, на основе конфессиональной общности могли возникнуть идеи сопротивления укреплению новой русской власти. В этой связи советское руководство решило расчленить Центральную Азию с привлекательной идеей обустройства каждого крупного этноса собственной территорией для развития своего языка, культуры и т.д. По словам Кларка Плексико, бывшего директора представительства Национального демократического института (США) в Узбекистане, Сталин считал, что в результате такого разделения ни одна из стран Центральной Азии не сможет противостоять Москве. Следовательно, план по разделению народов на национальные “квартиры” оказался единственным выходом из критического положения, сложившегося на территории Российской империи в начале XX в.
«Главным побудительным мотивом размежевания было стремление советского руководства предотвратить потенциальную угрозу, исходившую от панисламизма и пантюркизма, как антисоветских проектов», – пишет вышеназванный К. Абдуллаев в своем труде “От Синьцзяня до Хорасана”. По признанию автора, «размежевание похоронило планы восстановления тюркских династий, безраздельно правивших Средней Азией с ХI века. Но главное, оно нанесло сильнейший удар по пантюркизму. Помимо того, что тюркская солидарность раскололась на “национальные квартиры”, в регионе возник Таджикистан – единственная нетюркская республика региона. Сталин пошел наперекор требованиям национал-коммунистов создать в Средней Азии единую Тюркскую республику и образовал “арийский анклав” с целью расколоть тюркскую солидарность и противостоять идее пантюркистского государства, как альтернативы советскому устройству. В этом состоят последствия национально-территориального размежевания 1924 г. Оно было спланировано и проведено Центром. Среднеазиатские нации были провозглашены “детьми Октября” и отныне были обязаны своим становлением большевикам и русским. Наспех проведенные границы и дальнейшая советская политика превратили таджиков, узбеков и другие народы из мирных соседей в непримиримых соперников. Национальным элитам региона приходилось вступать в нешуточные баталии друг с другом из-за скудных ресурсов и благосклонности Кремля. В ходе размежевания, которое длилось почти 10 лет, большевики установили неправильные границы, создали анклавы, спорные участки, с тем, чтобы сеять разногласия между народами региона и самим при этом иметь неограниченную власть во вновь образованных республиках. Эта политика была сродни римской “разделяй и властвуй”, и в то же время напоминала китайскую политику “контроля варваров при помощи варваров”, проводившуюся в Синьцзяне в это же время».
Исследователь Аблет Камалов отмечает следующее о параллелях с аналогическими событиями в Синьцзяне:
«Благодаря древней политике “разделяй и властвуй”, китайским коммунистам удалось расколоть союз уйгуров с местными народами. Достаточно привести в пример отношения уйгуров с китайскими мусульманами (дунганами). В цинский и республиканский периоды уйгуры неоднократно объединялись с дунганами в борьбе против цинских и китайских властей, однако китайским коммунистам удалось добиться лояльности дунган благодаря диверсифицированной политики в отношении двух мусульманских народов».
Адиб Халид, недавно опубликовавший на Западе свою книгу «Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR (Рождение Узбекистана: нация, империя и революция в раннем СССР)» так описывает советскую политику «контроля варваров при помощи варваров»:
«Большевистская антиколониальная риторика и их обещания о национальных автономиях дали мусульманским активистам надежду на то, что они будут иметь возможность действовать против колонизации Средней Азии и, по сути дела, освободить ее. Эта надежда дала новую жизнь в 1923 году, когда партия развернула политику “коренизации” по всей стране. Коренизация – официальная политика, начатая в 1923 году, заключающаяся в установлении советской власти в нерусской части советского государства путем создания государственных и партийных учреждений, укомплектованных из представителей местного населения. Коренизация была внедрена большевиками, для того чтобы различить советскую власть от царского правления в нерусских окраинах Российской империи. “Это дьявольски важно”, – писал Ленин в 1921 году, “чтобы завоевать доверие туземцев, чтобы победить его три или четыре раза, чтобы показать, что мы не империалисты”. Нерусские народы нового советского государства должны были воспринимать советскую власть, как свою собственную»[13].
Жизнь после размежевания: укрепление власти Москвы
После установления советской власти укрепление власти Центра продолжалось путем регулирования миграционных потоков, а также через репрессии национальных элит, в том числе тех местных элит, которых ранее большевики переманивали в свою сторону при «национализации» советской власти.
Жамбыл Артыкбаев, автор учебников по истории Казахстана, делится своим мнением о политике советской власти в республике:
«Казахстану была уготовлена особая роль. Богатые природные ресурсы предусматривали создание здесь крупной индустриальной базы, однако рабочая сила должна была быть перемещена сюда извне, из центральных регионов России и Украины. Казахи, как кочевники и скотоводы не вписывались в будущую систему “социалистического Казахстана”. Именно поэтому Голощекин с согласия Сталина выбрал те методы коллективизации, которые не могли не вызвать полный развал казахского хозяйства и фактическое вымирание целого народа. Так, был взят курс на широкомасштабный геноцид».
Советский и американский историк Юрий Брегель:
«Самым драматическим политическим событием этого периода была насильственная коллективизация, проведенная с 1930 по 1932 гг., которая затрагивала наиболее сильно казахов, которые были подвергнуты принудительному оседанию. Это вызвало огромные потери скота и массового голода. Во многих регионах случались спонтанные бунты, которые были подавлены советскими войсками. 300 000 казахов бежало в соседние страны, в первую очередь Китай. Казахи потеряли 85% крупного рогатого скота, 88% своих лошадей, 93% своих баранов и 94% верблюдов. По меньшей мере, 1,5 миллион казахов умерло в результате голода и эпидемий. В других республиках коллективизация вызвала новую вспышку движения басмачей, а также бегство некоторых групп населения в Афганистан и Иран. Вскоре за коллективизацией последовали “Великие чистки” Сталина в середине 1930-х годов, в ходе которых сотни тысяч были преследованы и убиты. Сталинская репрессия уничтожила большую часть старого образованного класса Центральной Азии»[14].
Как отмечают узбекские правозащитники группы “Совесть и Фемида” (СиФ) «После подавления в 1923г. басмаческого движения Узбекистан находился под неусыпным наблюдением московских властей. Регулярно проводились чистки руководящих кадров. Раз в десять-пятнадцать лет проводились шумные процессы по наказанию “врагов народа”, ликвидации пантюркизма и национализма, выявлению рецидивов джадидизма»[15].
Адиб Халид так описывает первую волну советской репрессии:
«Конец наступил в 1937 году, когда “Большой террор” пришел в Узбекистан. Файзулла Ходжаев и Акмаль Икромов оба были арестованы в июле 1937 года после седьмого съезда коммунистической партии УзССР. Их обвинили в причастности к конспиративным организациям, которые занимались, кроме всего прочего, “вредной, диверсионной и террористической деятельностью с целью подрыва военной мощи СССР, провоцирования на вооруженное нападение на СССР, расчленение СССР”. Кроме того, Ходжаева и Икромова обвинили в принадлежности к Миллий Иттиход, целью которого являлось отделить Узбекистан от советского государства и принять протекторат Британии. Они были расстреляны 15 марта 1938 года. За их смертью последовал шквал арестов узбекской интеллигенции. Чолпон был арестован 13 июля 1937 года, Фитрат девять дней спустя. Кадыри был расстрелян в 1937 году. В последующие месяцы, тюрьмы были заполнены с большим количеством писателей и историков (а также партийными и советскими функционерами). Турар Рискулов и Назир Туракулов также были арестованы в 1937 году и расстреляны в 1938 году. Было еще много других арестов и казней. Все они были допрошены и принуждены подписать признательные показания, и отказаться от своих коллег. Все это состоялось из паутины лжи, полуправды и сомнительных утверждений с признаками человеческой слабости и отчаяния. В течение 1936-38 гг. НКВД составил список людей, которых арестовали и предавали в Верховный суд СССР. Оттуда их направили в Москву для окончательного решения. Сталину было направлено 383 таких списка (в которых значилось 44 000 тысячи человек). Подавляющее большинство из названных в них было расстреляно».
Таким образом, создание национальных республик в начале ХХ в. и склонение мусульманских элит в свою сторону стало частью большевистской стратегии по усилению власти Москвы на завоеванных и присоединенных ранее территориях. Главной целью этой стратегии являлось последовательное искоренение пантюркистских и панисламских идей, неприемлемых с точки зрения концепции «русского мира». Союзные республики и автономные субъекты России хотя обладали практически полным «набором» государственно-образующих признаков, вплоть до собственной конституции, «общим для всех национальных окраин оставалась концентрация основных властных полномочий в руках центра и лишь определенная трансляция этих полномочий местным органам власти. Соотношение полномочий центра (т.е. Москвы) и периферии были просто несопоставимы», – признает И.Л. Дамашек[16].
В этом аспекте, СССР можно рассматривать как Российскую империю в коммунистическом формате.
Российская власть, выдержав паузу, сегодня движется к практическому воссозданию Российской империи и ее сферы влияния, ибо скрытая цель таких блоков, как ЕврАзЭС и ОДКБ – создать в конечном итоге большую Евразию во главе с Кремле
Отголоски прошлого: империализм в политическом формате
Собственно говоря, и сегодня некоторые авторы (О. В. Марченко[17]) приравнивают современную Россию к империям. «Характерными признаками империи являются: высокая концентрация власти; распространение ее на обширную территорию; многонациональный состав населения; мощный бюрократический аппарат. Перечисленные характеристики базируются на определении империи, данном Ф. Броделем, и вполне соответствуют сегодняшним российским реалиям… Большинство специалистов к числу особенностей имперских государств относят следующие: масштабность территории, контролируемой имперской властью; этническая, религиозная, культурная, экономическая и социальная гетерогенность; особый тип отношений между центром и периферией; феномен длительного существования и жизнеспособности; особый статус правителя, в том числе его сакрализация; стремление к гегемонии на мировой арене».
По сути дела, российская власть, выдержав паузу, сегодня движется к практическому воссозданию Российской империи и ее сферы влияния, ибо скрытая цель таких блоков, как ЕврАзЭС и ОДКБ – создать в конечном итоге большую Евразию во главе с Кремлем, имеющим все реальные рычаги власти. «Таким образом», – резюмирует О. В. Марченко, «современная Россия если и не представляет собой империю в классическом понимании этого термина, то уж точно обладает ее отдельными характеристиками в политическом смысле».
Как любая империя, на пути к своей цели она может воспользоваться своим военным потенциалом и оказывать давление на свои бывшие окраины, как это имело место в Грузии в 2008 году и на востоке Украины в течение последних лет. Критика со стороны Запада и применение финансовых санкций в некоторой степени могут усложнять ей задачу, однако будущее на постсоветском пространстве еще неизвестно. «Резкое обострение ситуации в государствах Центральной Азии в обозримой перспективе представляется весьма вероятным», – говорится в материале российской газеты “Военно-промышленный курьер”, опубликованном в 2016 году[18]. Нынешняя власть России может использовать в своих интересах трения и противоречия, существующие между республиками региона, сталкивая их руководство и населения друг с другом, играя при этом роль посредника и регулировщика возможных конфликтов. Собственно, для этих целей и был внедрен в Центральную Азию план по территориальному размежеванию. Исходя из этого, страны Центральной Азии должны всерьез бороться за свое будущее, иначе могут столкнуться с еще более серьёзными препятствиями на пути региональной интеграции, вновь став жертвами прежнего империализма.
Ссылки:
[1] Дамашек Л.М. Россия и народы Сибири в меняющемся пространстве империи: Исторический опыт инкорпорации
[2] Ищенко О.В. Конфессиональный фактор в развитии образования на Сибирской окраине Российской империи в конце XVIII – XX вв
[3] Костенко Л. Средняя Азия и водворение в ней русской гражданственности С. Петербург. 1870
[4] Даниэль Брауэр. Turkestan and the Fate of the Russian Empire. First published 2003
[5] Буняковский А.В. Туркестанский край. 1872
[6] Абдуллаев Камолудин Нажмудинович. От Синьцзяня до Хорасана. Душанбе “ИРФОН”, 2009
[7] Арне Хауген. The Establishment of National Republics in Soviet Central Asia. First published 2003 by Palgrave Macmillan
[8] Абашин С. Национальное размежевание в Ферганской долине: как все начиналось:
http://www.idmedina.ru/books/islamic/?4695
[9] Камалов Аблет: об изучении истории и современного положения уйгуров.
[10] Дамашек Л.М. Россия и народы Сибири в меняющемся пространстве империи: Исторический опыт инкорпорации
[11] Абашин С. Национальное размежевание в Ферганской долине: как все начиналось: http://www.idmedina.ru/books/islamic/?4695
[12] Аманджолова Д.А. Проблемы формирования советской этнобюрократии в 1920 гг.
[13] Адиб Халид. Making Uzbekistan. Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Cornell University Press. Ithaca, New York. 2015
[14] Юрий Брегель. An historical atlas of Central Asia. Leiden – Boston. 2003
[15] СиФ. “Хлопковое дело в Узбекистане. Как это было»:
http://www.centrasia.ru/news2.php?st=1210739760;
[16] Дамашек И.Л. Ресурсные и геополитические факторы в окраинной политике Российской империи
[17] Марченко О. В. Имперские стратегии власти современной России: Политико-правовой аспект
[18] Шеповаленко М. По примеру Чингисхана. Вмешательством России будет полномасштабным: http://vpk-news.ru/articles/29207
