Водный вопрос в Центральной Азии – излишняя секьюритизация?

Теоретически Центральная Азия не должна испытывать серьезного дефицита воды: регион обладает достаточным запасом водных ресурсов – 20,525 м³/год. Для сравнения Ближний Восток обладает только 7,922 м³/год, а Северная Африка еще меньше – 2,441 м³/год. Однако эти ресурсы распределены неравномерно: две страны Кыргызстан и Таджикистан располагают основными ресурсами крупнейших рек региона – Амударьи и Сырдарьи, тогда как странам нижнего стока Казахстану, Узбекистану и Туркменистану требуется огромное количество воды для ирригационных нужд. Кроме того, водные запасы, по прогнозам, будут значительно сокращаться в связи с климатическими изменениями, имеющими серьезные последствия для ледников Тянь-Шаня и Памира на десятилетия вперед, что только обостряет необходимость в серьезном пересмотре вопросов водопользования. Ледники Тянь-Шаня теряют в среднем 5,4 миллиарда тонн льда ежегодно с 1960 года, в общей сложности 3000 км³.

Как во многих других регионах мира, водные проблемы Центральной Азии не являются проблемой дефицита воды как такового, но результатом комплекса политических, геополитических, экономических и социальных мотивов. Эти мотивы стали проявляться особенно отчетливо со времен распада Советского Союза, когда многочисленные споры по поводу гидроэнергетической системы Центральной Азии стали источником напряженности между странами, несмотря на их теоретическую взаимодополняемость – три страны нижнего течения производят нефть и газ, две страны верхнего – гидроэнергию. Советское управление водными ресурсами было основано на принципе бартера воды в обмен на энергию, где верхние страны получали недостающие им энергоресурсы, а нижние –  воду. После 1991 года переговоры по поводу обмена воды на нефть и газ регулярно срываются в связи с тем, что новые независимые государства не могут договориться по поводу условий.

Водные диспуты в Центральной Азии имеют важное геополитическое значение.  До сих пор страны, расположенные в нижнем бассейне двух крупнейших рек, действовали из позиции силы по отношению к богатым водными ресурсами Таджикистану и Кыргызстану. В этих двух последних странах еще в советский период были построены плотины не в собственных энергетических интересах, а для снабжения водой аграрных зон государств, расположенных вниз по течению. Эти плотины не приспособлены для хранения избытков воды, необходимой для выработки энергии в зимний период, и вынуждены просто сбрасывать воду в «холостом» режиме. Сегодня Кыргызстан и Таджикистан надеются на развитие своего гидроэнергетического потенциала через строительство новых крупных плотин и гидростанций в притоках Сырдарьи и Амударьи. На реке Нарын в Кыргызстане планируется строительство двух ГЭС: Камбарата 1 и 2, а на реке Вахш Таджикистан планирует возвести Рогунскую ГЭС. Обе реки – и Нарын, и Вахш – считаются национальными, однако играют важнейшую роль в формировании приграничных Сырдарьи и Амударьи.

Согласно Конвенции ООН по использованию ненавигационных водных ресурсов, принятой в 1997 году, страны верхнего течения не имеют права продавать воду, они лишь могут торговать услугами, связанными с водой, такими, например, как водозабор и водоснабжение. Власти Таджикистана и Кыргызстана считают эти условия неприемлемыми, так как они накладывают на них колоссальные расходы за содержание и обновление гидростанций, которые в основном нужны для удовлетворения сельскохозяйственных потребностей их соседей. Они считают, что имеют право строить новые станции, главным предназначением которых станет производство электроэнергии для местного использования и экспорта. В свою очередь Узбекистан считает, что строительство на трансграничных реках требует предварительного соглашения всех стран региона, и систематически требует участия во всех переговорах, осуждая любые вмешательства третьих стран. Ташкент заявляет, что Камбаратинские и Рогунский проекты нарушают международное право и станут причиной сокращения доступа к воде, и, как следствие, могут причинить значительный экологический и экономический ущерб.  Другой аргумент (правда, озвученный уже не со стороны узбекского правительства): ГЭС, построенные в Кыргызстане и, особенно, в Таджикистане, станут конкурировать с экспортом узбекской электроэнергии на энергоемких рынках Южной Азии. Многие местные и внешние наблюдатели полагают, что вода станет одним из будущих факторов обострения конфликтов в Центральной Азии и основным препятствием регионального сотрудничества.

Однако не следует недооценивать технические и экономические причины неэффективного управления водными ресурсами. Здесь должно также учитываться то, что центральноазиатские страны с советских времен унаследовали концентрацию экономического развития на больших энергоемких производствах,  и их переход к рыночной экономике имел парадоксальный эффект. Износ оборудования и устаревание распределительных сетей требует серьезных инвестиций, которые страны региона не способны осуществить без иностранной помощи. Но местный рынок остается непривлекательным для иностранных инвесторов: административные аппараты поражены коррупцией, правительства удерживают низкие цены на электроэнергию во избежание социальных волнений, а обанкротившиеся и стратегически важные компании отказываются оплачивать свои счета за электричество. Кроме того, нынешняя элита не ставит долгосрочные задачи, такие как возможность устойчивого развития, она предпочитает получать быстрые доходы в иностранной валюте, и поэтому отдает предпочтение крупным гидроэнергетическим проектам, предрасположенным к коррупции. И, наконец, энергетические проекты, предлагаемые центральноазиатскими правительствами, крайне политизированы: они часто нацелены на укрепление суверенитета, без учета экономической рациональности. Комплексность и разнообразие данных проблем, усугубляется дальнейшим ухудшением межгосударственных отношений, а также эскалацией официального дискурса, который систематически связывает энергетические переговоры с государственной безопасностью, что существенно осложняет поиск решений.

Помимо этого, использование водных ресурсов в Центральной Азии в значительной степени является проблемой неправильного использования, и, следовательно, управления водными ресурсами. Домашнее и промышленное использование воды весьма неэффективно, но особенно это проявляется в сельском хозяйстве. Сельское хозяйство в эпоху Советского Союза было известно своим чрезмерным использованием воды и химических удобрений, что привело к истощению земли, и, наконец, к катастрофе Аральского моря. Новые независимые государства Центральной Азии проводят политику во многом схожую во многих параметрах с советской, включая рост производства сельхозпродукции (хлопка, риса, зерна) и увеличения объемов пахотных земель во имя продовольственной безопасности.

Износ ирригационных систем из-за недостатка финансирования со стороны правительств и постоянное откладывание ремонта усугубили ситуацию. Сегодня от 30% до 60% поливной воды поступает в плохо обслуживаемые каналы, что приводит к потерям за счет испарения и утечек. Частные фермеры, зачастую находясь на грани продовольственной безопасности, вынуждены подпольно перенаправлять воду для полива частных участков, коллективные хозяйства часто занимаются нелегальным орошением своих новых земельных угодий. Как правило, это скрывается от властей. В результате десятилетий бесхозяйственности увеличивается уровень засоленности почв, появляются сотни прудов с застоялой водой, загрязняются грунтовые воды, создаются искусственные водоемы, и все это приводит к ухудшению качества урожая и наносит вред здоровью людей.

Безответственное водопользование иногда является даже частью целенаправленной политики. Например, озеро «Золотой Век», построенное туркменским режимом в центре пустыни Каракум, объемом  10 миллиардов кубометров, собирающее воду, предназначенную для ирригации, в  низине Карашор. Изначально проект был предложен президентом Сапармуратом Низязовым, затем его продолжил нынешний – Гурбангулы Бердымухаммедов. Озеро предназначено якобы для будущего освоения и орошения пустыни Каракум, но строительство его может повлечь за собой катастрофические последствия. Уже изношенные ирригационные каналы будут высыхать, а озеро – активно испаряться в течение лета. Прилегающая территория будет опустыниваться.

Такой уровень безответственности по отношению к воде является уникальным: страны региона потребляют больше воды на душу населения и на доллар ВВП, чем жители любого другого региона планеты. Туркменистан и Узбекистан потребляют воды в два раза больше, чем Соединенные Штаты. Всего 700 тыс. жителей столицы Туркмении Ашгабада по показателю потребления воды сопоставимы с городом Чикаго с населением в 2,7 млн. человек. Израиль, страна со схожими климатическими условиями и  в равной степени развитым сельским хозяйством, потребляет всего 5 % воды от объема Туркменистана.

Таблица водопользования на душу населения по странам

Источник: FAO, http://www.fao.org/nr/water/aquastat/data/query/index.html?lang=en

Проблемы также носят социальный характер, поскольку вода в регионе распределена неравномерно. Две наиболее полноводные страны Таджикистан и Кыргызстан также являются самыми бедными в регионе. В обеих – более трети населения (35 и 33 % соответственно) проживает за чертой бедности, большинство из них в сельской местности. Уровень ВВП на душу населения в 2014 г составил $2,7 тыс. (РТ) и $ 3,4 тыс. (КР). Для сравнения в Казахстане этот показатель, до того, как экономический кризис обрушился на регион, составлял $24 тыс., в Туркменистане $14 тыс., в Узбекистане $5,6 тыс. Около половины населения Таджикистана и Киргизии  (46% и 48% соответственно) продолжают работать в сельском хозяйстве, где переход от колхозов к частному фермерству происходил не без многих социальных, экономических и правовых осложнений.

Трудовая миграция – еще одна отличительная черта обществ Таджикистана и Киргизии. Около 1 млн. человек из каждой страны (из 8 млн. жителей РТ и 6 млн. КР) работают за рубежом посезонно, в течении длительных периодов, в основном в России. Мигранты отправляют домой денежные переводы, что составляет большую долю национальных ВВП (переводы составили 50% от ВВП в Таджикистане, что является самым высоким показателем в мире, Кыргызстан, где переводы составляют треть ВВП, не сильно отстает). Фактор миграции влияет на социальную структуру сельских регионов: мужчины работают за границей, а женщины, оставшиеся дома, заняты сельхозработами, детьми и заботами о стариках. Более того, обе эти страны географически расположены в зонах повышенного риска стихийных бедствий (землетрясений, схода оползней, наводнений, лавин), они находятся в сейсмической зоне, а их горы являются дополнительным фактором ограничения развития сельской местности.

В обеих странах проблемы доступа к воде существуют в нескольких формах, к примеру, в сфере доступа к питьевой воде, проблемы санитарии и прочее. Даже обе столицы: Душанбе и Бишкек не в состоянии обеспечить своих жителей качественной питьевой водой, вынуждая их либо приобретать дорогую бутилированную воду, либо подвергать себя риску заражения микробами. Однако в сельской местности ситуация намного хуже.

В Таджикистане только 45% сельского населения имеет доступ к центральному водоснабжению, остальные используют воду из других источников, таких как родники, колодцы, оросительные системы, каналы и т.д. Эти источники редко отвечают санитарным нормам: они загрязнены отходами жизнедеятельности человека и животных, а также стоками из ирригационных систем и пестицидами, что значительно повышает риски заражения инфекционными заболеваниями. Неоднократные вспышки заболеваемости брюшного тифа и других заболеваний, передающихся через воду, подтверждают низкое качество этих источников. Изношенные водопроводные трубы также не отвечают санитарным нормам, и несмотря на то, что Всемирная организация здравоохранения дала позитивную оценку Таджикистану в соответствии с собственными нормами, этот факт не подтверждается НПО, работающими в стране. Особенно критическая ситуация сложилась в районе Курган-Тюбе, где только четверть населения имеет доступ к безопасной питьевой воде.  К санитарным услугам у населения доступ еще меньше: этот показатель достигает 44% в городах и только 3% в селах.  Для обновления системы водоснабжения требуются капитальные структурные изменения и инвестиции, которые правительство Таджикистана не может предоставить самостоятельно. UNICEF, USAID и такие НПО, как Oxfam, разработали множество проектов по улучшению ситуации на локальном уровне: были проведены программы осведомленности в школах, заменены трубы в системах центрального водоснабжения, а в некоторых населенных пунктах установлены водяные насосы, которыми владеют и управляют местные жители.

Во многом схожая ситуация наблюдается и в Киргизии. Половина населения в сельской местности использует воду из стояков, на расстоянии около 250 метров или меньше от своих домов, в то время как другая половина должна пройти еще дальше. Около 40% сельского населения также не имеют доступа к воде из специальных систем и до сих пор вынуждены полагаться на каналы, реки, родники. Только одна четверть жителей сел имеет доступ к воде 24 часа в сутки, а треть – менее 12 часов.

Ситуация с санитарией также сложная, так как огромное количество школ не получает воду из центральных систем, что также вносит свой вклад в высокий уровень детских болезней, вызываемых паразитами.

Таким образом, проблема водно-энергетической сети Центральной Азии неоднозначна. Она представляет международный интерес, поскольку правительства стран региона потенциально хотят воспользоваться перспективой экспорта электроэнергии, в частности в Южную Азию, в ближайшие десятилетия.  Проблема также имеет региональный характер, так как регуляция обмена электроэнергией между странами Центральной Азии – главный камень преткновения в регионе – зависит от способности или неспособности правительств прийти к соглашению. Этот вопрос также является и национальным, поскольку переплетение сетей между республиками и слабая связь между регионами внутри стран ставит вопрос об обеспечении национального суверенитета. Кроме того, ситуация имеет важное значение и на локальном уровне, потому что государственные учреждения и население сельской местности, а также городов, не в состоянии справиться с объемами потребления и проблемой традиционного неправильного использования воды.

Поэтому международному сообществу, как и местным органам власти не стоит продолжать политизировать этот вопрос, а лучше прекратить риторику о секьюритизации (придание излишнего значения безопасности) из-за мнимого дефицита воды и вытекающих из этого рисков межгосударственных конфликтов. Все участники это процесса должны сфокусироваться на вопросах потребления воды путем проведения информационно-просветительских кампаний на уровне местных властей, а также взаимодействуя с местными заинтересованными сторонами, и в частности женщинами, чтобы предлагать устойчивые и локально управляемые решения.

Доклад написан в рамках проекта “Женщины и вода в Центральной и Южной Азии” (Women and Water in Central Asia and South Asia). Профинансированный Госдепом США в 2013-2015 годах, данный проект объединил женщин в Центральной и Южной Азии вокруг вопросов, связанных с водопользованием. В рамках проекта была предложена программа международного обмена знаниями и навыками управления по поддержке инновационных решений конфликтов с долгосрочным и устойчивым эффектом. С этой целью к участию были привлечены молодые женщины из Кыргызстана, Таджикистана, Афганистана, Пакистана и Индии, работающие в социальном предпринимательстве и обладающие лидерскими качествами. Эти женщины в рамках проекта делились своим опытом по поиску современных решений проблем в сфере управления водными ресурсами на уровне общин.

Полный вариант отчета на английском языке читайте здесь.

Photo: Flickr, timbleman, Amu Darya