В существующих условиях реальность единой общины (уммы) мусульман Центральной Азии это большой вопрос. Но это и не повод скептически принимать данную инициативу Верховного Муфтия Казахстана. Все страны Центральной Азии, а также Россия и Монголия, в силу объективных причин являются пост-атеистическими. Поэтому в личностных и коллективных идентичностях большинства граждан этих стран религия играла и продолжает играть в большей степени второстепенную, даже символическую роль. Но идет процесс религиозного возрождения, в частности Ислама и мусульманскости, что мы также не можем отрицать и игнорировать. Следовательно, определенная часть наших граждан осознанно делает упор на религиозной (в частности исламской) идентичности. Хотя это неоднозначный и непростой процесс, с этим необходимо считаться и воспринимать адекватно. В религиозном возрождении следует уметь увидеть естественный и позитивный процесс, но с другой стороны необходимо предвидеть определенные трудности этого процесса, которые следует преодолевать главным образом через развитие верховенства закона, качественное образование, формирование идейного плюрализма и приятие религии в публичной сфере.
Формирование единства среди мусульманских общин Центральной Азии, традиционно придерживающихся ханафитского мазхаба, характеризуемого плюралистичностью и либеральностью, во первых, смогло бы более сильней раскрыть миротворческую роль Ислама. Парадоксально, но в наше время, миротворческая роль Ислама почти не видна на просторах как Центральной Азии, так и всего бывшего СССР.
Во вторых, единство среди мусульманских общин Центральной Азии сыграло бы чрезвычайно важную роль в возрождении интеллектуальных платформ Ислама в регионе (кстати, исторически Центральная Азия была одним из интеллектуальных центров мусульманского мира), что очень важно в наше время, в период глубочайшего кризиса мусульманского мира, симптомами которого являются распространение радикальных течений и групп, насилие и отсталость. Кстати, присущая плюралистичность и гибкость методики толкования в ханафитском мазхабе важны в реалиях пост-советских стран, в т.ч. во взаимоотношениях мусульман с христианами, с буддистами, атеистами и представителями других мировоззрений.
В третьих, единение среди мусульман ЦА позитивным образом повлияло бы на формирование общественной морали, базирующейся на справедливости и нравственности, более того стало бы одним из факторов построения правого государства и создания меритократии. Не является секретом, что именно ЦА страны «славятся» коррупцией, разгулом непотизма, семейственности, клановости, почти повсеместно могут нарушаться права человека, во всем этом могут быть виноваты в большинстве своем сами простые граждане. Ислам же может нести очень емкий и жизнеспособный багаж и заряд нравственности, этичности и гуманности. Чего нельзя никак сказать про национализм и другие политические идеологии. А в странах ЦА как раз таки представители Ислама болеют «запоздалым национализмом».
Следовательно, в третьих, единение мусульман ЦА и формирование региональной наднациональной идентичности сможет стать самым действенным противоядием для современных «эксклюзивистских» (отталкивающих всех инаковых) национализмов» ЦА, бытового национализма и ксенофобии, которые являют собой пороховую бочку как в отношениях центральноазиятских народов между собой, так и в отношении «представителей титульных наций» к русскоязычным гражданам. Т.е. единение и последующее возрождение интеллектуальных платформ Ислама и мусульманской нравственности в общественной морали будет играть только позитивную роль в нейтрализации межэтнических трений и конфликтов среди масс и может стать одним из идейных платформ формирования «объединительных» (инклюзивных) идентичностей.
Одним словом, от возрождения в региональном масштабе исламской интеллектуальной жизни и мусульманской нравственности в выигрыше будут все, кроме религиозных радикалов и радикальных националистов.
Конечно же, единство уммы означает прежде всего определенный психологический настрой и чувство духовного братства, но никак не политическое единство. Последнее является не больше – не меньше чем утопией, если прагматически оценивать происходящие процессы и знать суть учения Ислама суннитского толка, а не смотреть происходящее через призму стереотипов и тем более «теорий заговоров».
С другой стороны, касательно мнений об удобности профильным структурам использовать подобную возможность, эту вероятность также полностью исключать нельзя. Кстати, попытки инструментализировать Ислам могут наблюдаться во всех странах с мусульманским большинством, в той или иной мере. Но формирование наднациональных платформ может стать своего рода заслоном перед угрозой использования Ислама в качестве части государственной машины определенным правящим режимом или политической группой. К слову, почти все случаи «инструментализации Ислама» (например, в Пакистане, монархиях Арабского мира, Египте, а в последнее время в Турции) были приведены в действие политическими группами, действовавшими только в рамках своих национальных государств. От чего, в конечном счете, самым серьезным образом пострадали сами мусульманские общины, ибо во первых, было нарушено автохтонное развитие мусульманских общин, во вторых, был нанесен непоправимый ущерб формированию идейного плюрализма в этих странах.
В целом, если рассматривать инициативу Верховного Муфтия Казахстана в рамках общей картины, общего расклада политических, социально-культурных и экономических процессов, происходящих в странах ЦА и вокруг них, то ее можно оценить как конструктивную. Даже можно посетовать, что мусульманские лидеры ЦА в некоторой степени запоздали с объединением своих усилий в противодействии негативным процессам, имеющим отношение как к определенной части мусульман, так и в общем к обществам стран Центральной Азии.
