Вячеслав Морозов, профессор европейских и российских исследований Тартуского университета в Эстонии, в аналитической записке для Ponars Eurasia Kazakhstan and the “Russian World”: Is a New Intervention on the Horizon? (Казахстан и «Русский мир»: Грозит ли региону новая интервенция?») пишет, что аннексия Россией Крыма и последующая поддержка сепаратистов в восточной Украине породили опасения, что этот сценарий может повториться в другом месте. Особенно тревожным является тот факт, что вмешательство было оправдано предполагаемой необходимостью защиты этнических русских, и внешняя политика России в целом стала более фокусироваться на идее «русского мира». Возможен ли такой сценарий в отношении Казахстана? Хотя обсуждение возможной российской интервенции в Казахстане может звучать излишне алармистским, одним уроком, вынесенным из Крыма, должно быть то, что даже самый невероятный сценарий может внезапно материализоваться с изменением обстоятельств.
В Казахстане живет большая русская диаспора, насчитывающая около 4,3 млн человек, или 23,7 процента от общей численности населения (или почти 27 процентов, если считать все группы, которые можно квалифицировать как «соотечественников» для России). Немаловажно то, что славянское население сосредоточено на севере и востоке страны, на границе с Россией. Кроме того, этнические казахи, как правило, недостаточно представлены в городских популяциях, что делает преобладание русской идентичности в этих регионах еще более существенным.
Данный анализ пытается внести свой вклад в оценку риска развития событий, подобным на Украине, в Казахстане. Для оценки исследуется один из ключевых аспектов российской интервенции в Украине, который, как правило, часто игнорируется в подобных анализах – это необходимость обеспечения легитимности в глазах своего населения. К авторитарным режимам это, возможно, относится даже больше, чем к демократическим. В случае с Украиной, одной из главных причин российской агрессии было желание повысить популярность руководства страны через консолидацию общества против постулируемой внешней угрозы. Была задействована массивная пропагандистская кампания, но она не появилась ниоткуда, а должна была опираться на ранее существовавшие и принятые в обществе взгляды и нарративы. Сравнение Украины и Казахстана показывает существенные различия, что предполагает, что повторение той же последовательности событий в Казахстане вряд ли возможно в краткосрочной перспективе. Хотя не исключается другие сценарии возможного вмешательства, но возможность действий России аналогично Украине по отношению к Казахстану практически сведена к нулю.
В то время как Казахстан остается относительно стабильным государством на протяжении всего постсоветского периода, его личный режим несет в себе больше рисков. Как показали беспорядки в Жанаозене в декабре 2011 года, в стране есть значительный потенциал для мобилизации против нынешних правящих элит. Кроме того, положение Казахстана делает его уязвимым для потенциального распространения нестабильности с юга, с учетом неопределенного будущего Афганистана, а также соседей в Центральной Азии, особенно Киргизии и Таджикистана. Нестабильность, однако, сама по себе не дает достаточных оснований для вмешательства. Начиная, по крайней мере, с “оранжевой революции” 2004 года, Украина воспринимается как поле битвы в глобальной геополитической борьбе между Россией и Западом. В гипотетическом случае казахстанской «цветной революции», российские элиты, скорее всего, будут рассматривать ее как результат антироссийской интервенции. Тем не менее, для России будет гораздо более сложной задачей представить такие события в Казахстане как прямую угрозу своему суверенитету и безопасности. В отличие от Украины, Казахстан не имеет реальных перспектив членства в Европейском союзе и НАТО. У казахстанского правительства нет значительных мотивов для выхода из любимого проекта Владимира Путина Евразийского экономического союза. Но даже если это произойдет, трудно представить это как результат заговора со стороны Запада.
Скорее, для России более опасно сближение казахстанской элиты с Китаем, чем с Западом. Тем не менее, Китай последовательно изображается в Кремле, как дружественная держава, партнер в продвижении многополярного мира вопреки американской гегемонии. Российская общественность не будет готова немедленно принять новый нарратив, в котором Китай заменяет НАТО в качестве основного противника России, а Казахстан связан с этой новой враждебной силой. Можно было бы сравнительно легко мобилизовать воспоминания о советско-китайской конфронтации или подогреть опасения о китайской демографической экспансии на Дальнем Востоке, но этого будет недостаточно, чтобы оправдать любые действия в северном и восточном Казахстане. Даже такая конструкция, кроме того, будет по-прежнему лишена решающего элемента, необходимого для обоснования каких-либо территориальных претензий, – идеи того, что «соотечественники» находятся в серьезной и непосредственной опасности.
Для Украины у российской пропаганды имелась масса опорных точек, на которых можно было построить образ врага и далее его радикализировать. Ничего подобного нет в Казахстане. Русский язык в Казахстане пользуется официальным статусом «языка межнационального общения» и на нем говорят 95 процентов населения, в отличие от казахского, на котором говорят менее 65 процентов населения. Кроме того, ни один регион в северной или восточной части Казахстана не имеет особого символического значения для русской национальной мифологии. Места, связанные с основными достижениями советских времен, – космодром Байконур, “Целина”, Семипалатинский испытательный ядерный полигон – не могут даже отдаленно сравняться с Крымом в своем значении. Александр Солженицын, который предложил в 1990 году, что Казахстан, или, по крайней мере, его северная и центральная часть, должны оставаться в союзе с Россией после неизбежного окончания коммунистического правления, по-прежнему пользуется авторитетом многих, в том числе г-на Путина. Тем не менее, его предложение не представляют собой важную часть концепции РФ.
В более широком смысле, казахстанские элиты, конечно, озабочены планами России по отношению к своей стране. Однако Казахстан не пользуется равнозначным вниманием в российском публичном пространстве. Кроме того, казахстанские и российские элиты во многом разделяют общую память Второй мировой войны, и полемика на эту тему никогда не политизируется. В то время как Казахстан пытается создать собственный национальный нарратив, оппонирующий российскому и советскому колониализму, это делается осторожно, без каких-либо серьезных шагов, которые могли бы обратить на себя внимание российских СМИ. В российском общественном сознании отсутствует образ «казахского националиста», по аналогии с «украинским фашистом», ключевым элементом российского нарратива, оправдывающего аннексию Крыма и поддержку сепаратистов Донбасса.
В данном анализе акцентируется тот ключевой момент, что даже такой режим, как путинский, обязан принимать во внимание необходимость легитимизации своих действий в глазах российской общественности. Даже если Казахстан, наряду с Украиной, воспринимается как часть «русского мира», он представляется дружественной и интегрированной с Россией страной. Даже если русские Казахстана сталкиваются со своими проблемами, они, как правило, не находятся в фокусе внимания российских СМИ. Что важно – это роль страны в качестве ключевого партнера в Евразийском экономическом союзе и в качестве ключевого союзника Москвы в регионе. До тех пор, пока этот образ поддерживается и не существует никаких открытых провокаций (например, националистические силы открыто не преследуют этнических русских), Кремль не сможет сразу же использовать «русский мир» в качестве оправдания вмешательства. В этом отношении аналогия с Украиной не работает. Если Москва решит использовать эту карту, российское общественное мнение должно быть сразу же мобилизовано против Казахстана. Для такой пропагандисткой кампании должны иметься опорные точки. Если признаков этого в российском общественном пространстве нет, то риск вмешательства в этой части «русского мира» является крайне маловероятным.
