Обзор публикации: Russia Direct Report: ‘Best Russian Studies Programs 2015
Апрельский выпуск №8 онлайн журнала Russia Direct (доступен здесь) посвящен рейтингу лучших программ по изучению России в университетах США. Помимо этого, такие эксперты, как Николай Петро, Александра Вакру, Анжела Стент, Джеффри Манкофф, Александр Абашкин и Анна Васильева, делятся своим мнением о текущем и будущем состоянии области изучения России и постсоветских стран в США. Эксперты обсуждают различные проблемы, такие как: “кризис идентичности” экспертов по России, нехватка финансирования, падение интереса со стороны студентов и науки, поляризация общественных дебатов по внешней политике России, необходимость модернизации этой области знаний.
Изучение России в США прошло несколько этапов. Американцы начали изучать Россию как главного врага в период холодной войны, но после распада СССР бюджет на изучение России и постсоветских стран сократился и к настоящему времени правительственная поддержка этих наук в США почти иссякла. С другой стороны, растущая конфронтация между Россией и США означает, что научный интерес к России будет расти. Очевидно, то, что в изучении России необходимо больше внимания выделять междисциплинарным исследованиям, профессиональным и культурным обменам с Россией, пересмотреть господствующие медийные и культурные стереотипы, а также понимать важность реинтеграции России в Европу. В США есть еще много экспертов по России, но если правительство и научные круги не переосмыслят состояние этой сферы знаний и не учтут уроки прошлого, то будущие отношения между Россией и США будут оставаться под большими рисками.
Кроме того, редакторы Russia Direct посвятили данный выпуск и образованию, как одной из сфер, наименее подверженных политике. Была выработана оригинальная методология оценки университетских программ изучения России в США, где учитывались такие факторы, как академическая репутация, отношение профессорского состава к количеству студентов, цитируемость, отношение международных студентов и преподавателей к местным. Среди 32 магистерских программ по российским и постсоветским исследованиям в университетах США было отобрано 5 лучших:
Николай Петро из Род-Айлендского Университета в своей статье вспоминает, что в 1999 году профессор Стивен Коэн заявил, что исследователи по России забыли о самой России. В спешке перехода от «интеллектуального гетто» советологии было принято то, что называется «транзитологией» – понятие о том, что универсальные концепции, методы и теории, а не изучение отдельных сфер с упором на историю и культуру, являются лучшим способом понять постсоветскую Россию. Это привело, по мнению Коэна, к настоящей катастрофе. Ученые, журналисты и политики получили принципиально искаженную картину России, игнорирующую страдания людей, вызванные политическими и экономическими преобразованиями, и поэтому серьезно недооценили влияние, которое шоковая терапия первого российского президента Бориса Ельцина оказала на российскую политику.
Прекращение основного государственного финансирования российских исследований дает шанс начать изучение Россия заново и правильно. Критика Коэна направлена на методологическое разделение, появившееся в политической науке между теми, кто выступает за более количественный и сравнительный подход, и теми, кто предпочитает то, что американский антрополог Клиффорд Герц называет «местным знанием». Но проблема является более глубокой, чем споры о методологии. Это проблема, которую немногие хотят признать, состоит в том, что есть разные позиции, с которых имидж России кажется «верным».
Для одной школы мысли настоящая Россия является, и вероятно, всегда будет восточной деспотией, описанной немецко-американским историком Карлом Виттфогелем, глубоко реакционным обществом, безнадежно погрязшем в антизападных и анти-современных ценностях. Эти глубоко укоренившиеся ценности объясняют непреходящую популярность Путина, а также необходимость для Запада установки какого-то санитарного кордона вокруг России, чтобы сдерживать ее экспансию. Для других, однако, настоящая Россия является «нормальной» страной, рационально реагирующей на вызовы перехода от автаркической и идеологизированной советской империи к современной национальной демократии и интеграции в мировую экономику.
Это резкое деление среди специалистов по России насчитывает десятилетия и продолжается и сегодня. До Первой мировой войны американцы немного знали о России, русский язык преподавался только в трех американских университетах (Колумбия, Гарвард и Университет Калифорнии в Беркли), и русская история – только в последних двух. Немного позже Россия стала Советским Союзом и к 1991 году только немногие американские ученые видели важность отличия «советского патриотизма» от «русского национализма». Программа исследований по СССР была продуктом «холодной войны» и ориентировалась на нужды армии и разведки США. Закон 1983 года по исследованиям и обучению по СССР и Восточной Европе, который, как правило, называют «Title VIII», стал решающим фактором и подготовил поколение ученых, которые достигли зрелости во время распада СССР. Но вскоре после этого, однако, в этой области началось снижение студентов, стремящихся изучить русский язык, политику и историю России. С 2002 по 2012 гг финансирование Title VIII сократилось на более, чем 40%, в 2013 году финансирование практически остановилось.
Прекращение государственной поддержки постсоветских исследований не стало большой трагедией. Некоторые из экспертов язвительно замечали, что, несмотря на все государственные инвестиции, советологи были неспособны предсказать распад СССР. На самом деле, это не соответствует действительности и многие исследования указывали на серьезные противоречия внутри советской системы. Необходимость государственной поддержки российских исследований сегодня как никогда актуальна. Ведь дебаты о России ведутся сегодня так же, как и 60 лет назад, ставя знак равенства между сталинским СССР и путинской Россией, которая соседствует с тремя бывшими республиками СССР, ставшими членами НАТО, где интернет стал предпочтительным медиумом информации для всех, моложе тридцати лет, где россияне свободно путешествуют по всему миру и составляют одну пятую всех мировых туристов и чья экономика более открыта внешней торговле, чем экономика США.
Сегодня наступил момент, чтобы возродить российские исследования в качественно ином формате. Для этого необходимо расширение образовательных и профессиональных обменов, чтобы помочь разрушить стереотипы. Хорошей моделью служит проект Фонда MIT-Сколково по созданию научно-технологической магистерской программы, не попавший под санкции. Очевидно, что российские исследования могут больше не полагаться на бессистемное правительственное финансирование. Логичной альтернативой является поиск финансирования богатых частных доноров в России, у которых есть заинтересованность в улучшении понимания их страны за рубежом. Йельский университет недавно сделал шаг в этом направлении, приняв финансирование от группы Ренова, возглавляемой «кремлевским» союзником и олигархом Виктором Вексельбергом, для нового междисциплинарного проекта по российским исследованиям. Глубокое понимание России требует синтеза политологии, истории, антропологии, религиозных и культурных исследований – то есть, больше страноведческих исследований. Также нужно восстановить академические связи между исследованиями России и европейскими исследованиями, которые ослабли с окончанием холодной войны. Реинтеграция России в европейские исследования поможет повторно открыть общее культурное и религиозное наследие с тем, чтобы расширить определение западной идентичности и включить в него Россию.
Александра Вакру из Гарвардского университета в своей статье задаётся вопросом: «Куда ушли все эксперты по России?», утверждая, что уход от страноведения может сократить «скамейку» экспертов по России в будущем. Она также обсуждает кризис идентичности среди экспертов, специализирующихся на России. Существует много различных групп экспертов с упором на различные аспекты изучения России, и каждый из них имеет свою собственную «скамейку». Помимо тех, кто работает в сфере политики в Вашингтоне и легко раздает свои комментарии, есть также профессора и исследователи, работающие по международным отношениям, сравнительной политологии, советской и постсоветской истории, Центральной Азии и Кавказу в крупных и малых университетах по всей стране. Некоторые из них имеют исключительно научные интересы, но многие постоянно думают о том, как их область знаний соотносится с текущими событиями.
Многие посещают регион и регулярно приглашают местных экспертов выступать на своих мероприятиях. Россия доминирует в этой части мира географически и часто политически, но Центральную Азию и Кавказ все чаще рассматривают как важные регионы для мира, которые следует более глубоко изучать. Но со времен Советского Союза было принято группировать эти страны и изучать их вместе. Хотя постоянное включение Центральной Азии и Кавказа (и в меньшей степени, стран Балтии) в сферу российских исследований может настораживать, группирование этих регионов в сферу «евразийских региональных исследований» обеспечило для них то, что они остаются объектом внимания большего количества студентов, изучающих напрямую Россию и Украину.
Сохранение экспертизы в Центральной Азии и Кавказе – это еще один способ оставаться актуальным в то время, когда интерес к энергетической политике, исламу, Афганистану после 2014 года, торговле наркотиками и терроризму временно затмевает интерес к России.
Джеффри Манкофф из вашингтонского Центра стратегических и международных исследований (CSIS) пишет о недавнем инциденте, иллюстрирующем поляризацию дебатов среди исследователей России. Известный исследователь России, профессор Принстонского и Нью-Йоркского университетов Стивен Коэн и его жена Катрина Ванден Хойвель решили выделить грант для аспирантуры в российских исследованиях и назвать его в честь Коэна и его наставника, покойного гарвардского профессора Роберта Такера. Грант через Ассоциацию славянских, восточноевропейских и евразийских исследований (ASEEES) был уже согласован, когда несколько членов совета ASEEES выступили против того, чтобы грант назвали в честь Коэна, и грант был отозван.
Возражения большинства членов совета ASEEES были обоснованы тем, что Коэн известен своими про-путинскими взглядами и сыграл свою роль в обострении дебатов о кризисе в Украине. В своих трудах и выступлениях в СМИ, Коэн проявил себя как, пожалуй, наиболее известный американский апологет действий правительства Путина в Украине. Основной вопрос, вокруг которого идут вашингтонские дебаты, и тот же вопрос, который Коэн поднимает: в какой мере Запад несет ответственность за сегодняшний кризис?
Сторонники вооружения Киева в основном не принимают вину Запада, утверждая, что расширение НАТО стало рациональным ответом на российскую агрессию, которая оставалась актуальной и после распада СССР. Многие противники предоставления оружия Украине разделяют взгляд Коэна о том, что западный триумфализм, начавшийся в 1990-е годы и продолжающийся по сей день, заложил основы для текущего кризиса.
Анжела Стент из Джорджтаунского университета считает, что уровень знаний и экспертизы по России в США намного выше, чем в Великобритании, Германии или Франции. В 1990-х годах общем убеждением было то, что Россия будет постепенно развиваться как рыночная экономика и станет более плюралистическим государством с конкурентными политическими партиями. Поэтому исследователям по России рекомендовалось отходить от предыдущего подхода советологии, в рамках которого Россия рассматривалась как уникальное государство, постижимое на своих собственных условиях, и начать смотреть на Россию со сравнительной точки зрения рядом с другими странами, переживавшими переход от авторитаризма, например, в Латинской Америке. Специалисты по американской политике отправлялись в Россию, чтобы объяснить достоинства конкурентоспособных выборов на национальном и местном уровнях. С переоценкой процесса, происходящего в России, и ее перехода от советского социализма к современной демократии, нужно также вспомнить ценность понимания уникальной истории России, ее культуры и отношений с соседями.
Число студентов, заинтересованных в России, растет в прямой пропорции к росту популярности Владимира Россия Путина. Но правительство США не следует этой академической тенденция и вместо этого постоянно сокращает поддержку российских исследований. Многие люди, недавно окончившие программы по российским исследованиям, пишут, что им очень трудно найти работу в своей специализации.
Вместо того, чтобы принять необходимость глубокого понимания культуры и истории России и ее соседей, политическая наука стала увлекаться абстрактными моделями, мало соотносящимися с реальной и внешней политикой. Только очень храбрый или увлеченный докторант политологии захочет сегодня стать экспертом по России, если он хочет найти работу в науке. Смена поколений представляет другую проблему. Некоторые из самых известных экспертов по России (в частности, в политической науке) уйдет на пенсию в течение следующего десятилетия. Их место, скорее всего, займут не страновые специалисты, а эксперты сравнительной политики и теоретики международных отношений, которые будут иметь скудное понимание России.
Анна Васильева из Монтерейского института международных исследований пишет, что если тоталитаризм слишком упрощал политические решения в советский период, транзитологи также недооценивали веками сложившиеся русские традиции, культуру и историю, опровергающие любые предположения о линейной прогрессии к экономике, обществу и политике западного типа.«Путинология», преобладающая сегодня школа мысли о российских делах, распространяет альтернативный взгляд, где российское государство управляет гражданским обществом. Эта «модель» также страдает от отсутствия понимания нюансов русской истории и сложных страданиях, испытанных российским народом. Доминирующий в Америке нарратив о русской истории плохо информирован о том, что на самом деле произошло сто лет назад, двадцать лет назад, или даже десять лет назад.
Как же мы можем обогатить современные российские исследования и помочь настоящим и будущим студентам лучше понять Россию? В числе возможных мер Анна Васильева предлагает сконцентрироваться на увеличении стажировок на русском языке; дать возможность для студентов наблюдать российский опыт; проводить обучение на русском таких предметов, как курсы по российской политике, безопасности, экономике, культуре; изучать русскую историю, общество, политику, экономику и культуру в комплексе, а не отдельно; позволять студентам видеть как параллели, так и уникальные особенности российского опыта, и т.д.
Александр Абашкин из Московской высшей школы социальных и экономических наук пишет, что Россия остается одним из наименее популярных мест для около 300 тысяч американских студентов, которые учились за границей в 2013 году. Россию рассматривают как недостаточно безопасную страну и к ней испытывают мало доверия.
Как пишет одна из американских студенток, приехавших в Россию, «в Москве много американцев и европейцев, и здесь я не замечала никакого антиамериканизма, но в Рыбинске, куда я ездила кататься на лыжах, люди были не очень вежливы».
На самом деле для американских студентов существует хорошая возможность обучаться в России. Например, в Смольном колледже (факультет свободных искусств и наук Санкт-Петербургского государственного университета), который работает в тесном сотрудничестве с Бард-колледжем штата Нью-Йорк. По словам Марины Калашниковой, доцента колледжа, каждый семестр 2030 американских студентов поступают в Смольный через академические программы по обмену.
Есть и другие выдающиеся образовательные заведения в России, которые привлекают иностранных студентов не только из-за языка. Одно из них – Высшая школа экономики, предлагающая 17 магистерских программ на английском языке в области международных отношений, социологии, международного бизнеса, компьютерных наук и информационных систем. Здесь обучается 105 студентов из стран, вне бывшего Советского Союза, но только 16 из них американцы.
