Программа центральноазиатских исследований НАЦ Назарбаев Университета в сотрудничестве с Программой Центральной Азии при Университете Джорджа Вашингтона издала книгу об инициативе «Пояс и путь»и её влиянии в Центральной Азии.
Марлен Ларюэль (директор Программы Центральной Азии, Университет Джорджа Вашингтона, Вашингтон) пишет в предисловии, что “Пояс и путь” – не просто совокупность отдельных проектов, объединённых идеей подсоединения Китая к миру через новую континентальную и морскую инфраструктуру. Скорее всего, это дискурс о дискурсе (metadiscourse) Шёлкового пути и новое проявление “мягкой силы” Китая и его «мирного» и «многостороннего» подъёма.
Посредством инициативы Китай является и, конечно, останется крупнейшим инвестором в Центральной Азии. Это единственная страна, которая может мобилизовать огромный капитал, намного превосходящий тот, что могут предложить региону западные страны и Россия. Тем не менее успех этой взаимосвязанности является относительным: в действительности часть вложенных денег теряется из-за коррупции и административной дисфункции, а проекты оцениваются, в основном, по их прибыльности нежели по соответствию стандартам устойчивого развития. Кроме этого, кажется, и это очень важно, что китайские проекты не в состоянии достичь того значительного экономического эффекта, при котором они создавали бы больше рабочих мест и обеспечивали передачу знаний. Однако, какими бы не были результаты, растущее участие Китая в Центральной Азии является долгосрочным явлением и поворотным моментом в постсоветской истории и экономическом развитии региона.
В апреле 2017 года пресс-секретарь Министерства торговли Китая отметил, что с 2013 года, когда президент Си Цзиньпин объявил о сухопутной инициативе «Экономический пояс Шёлкового пути» (ЭПШП) в Назарбаев университете, между Китаем и экономиками этого маршрута были подписаны контракты на сумму 304,9 млрд. долларов США.
Сара Лэйн (Королевский Объединённый институт оборонных исследований, Лондон) пишет, что «взаимосвязанность» (connectivity) – это ключевое слово инициативы. Китайское руководство открыто привязывает взаимосвязанность к экономическому развитию и, как следствие, к безопасности и стабильности.
Однако, есть ли и риски чрезмерной взаимосвязанности с Китаем?
Для того, чтобы инициатива “Пояс и путь” была такой же успешной, как это предлагает Китай, она должна стимулировать не только те отрасли, которые направят больше товаров в Китай, но также позволить диверсифицировать торговлю вне Китая. Чрезмерная зависимость от Китая как от рынка и иностранного инвестора создаёт значительные риски, о которых государства Центральной Азии уже осведомлены и некоторые страны региона знают об этом не понаслышке.
Излишняя зависимость от Китая как покупателя сырья является особенным риском. В настоящее время Туркменистан находится под давлением: Китай был единственным импортёром туркменского газа с тех пор, как Россия прекратила закупки в 2016 году.
Успех проекта «Экономический пояс Шёлкового пути» Китая может также стать дополнительным вызовом конкурентоспособности экспорта Центральной Азии. Если экономическое развитие в Синцзяне будет успешным, государства региона будут конкурировать с СУАР в реализации своих товаров на востоке Китая. Эта угроза особенно обострена из-за стремления Синцзяна развивать свою минеральную, энергетическую, пищевую и текстильную промышленности, а это ключевые отрасли экономик стран Центральной Азии.
Пауло Дуарте (Автономный Университет Лиссабонa, Лиссабон) утверждает, что “Пояс и путь” выражает желание Китая секьюритизировать свой доступ к энергии и минеральным ресурсам. Кроме того, инициатива “Пояс и путь” нацелена на достижение военных, политических и культурных целей через увеличение влияния Китая на региональном и глобальном уровнях. Это всеобщая «секьюритизация», поскольку разные провинции Китая (образно говоря, «составляющие части целого») призваны вносить свой индивидуальный вклад в достижение высокой цели. Целью же является проект, который начинается в Китае, распространяется на его окраины и постепенно расширяется до других уголков мира. Таким образом, возрождение коридоров Восток-Запад направлено на достижение множественных секьюритизаций в политике, экономике, военной мощи и мягкой силе.
Постепенно, евразийский хартленд может восстать из изоляции, что будет влиять на будущую позицию Соединенных Штатов в мире, в котором больше людей будут путешествовать по Евразии по железной дороге нежели летать через Атлантику в Америку.
Хао Тянь (Университет Джорджтауна, Вашингтон) рассматривает механизмы распределения и получения иностранной помощи Китая.
Китайская помощь это нечто среднее между кредитами для развития и иностранными инвестициями, в особенности когда помощь обеспечивает доступ к природным ресурсам или к комплексным договорам в странах-получателях. Следовательно, помощь Китая отличается от западных эквивалентов как по содержанию, так и по нормам практики.
Поддержка Китая часто поступает в «пакетах», сочетающих помощь, льготные кредиты, торговые соглашения и инвестиционные сделки; эти пакеты часто включают определенные виды требований Китая или подразумевают обусловленность. Условия встроены либо в обязательства китайского финансирования проектов или выражены в подчёркивании ключевых моментов дипломатических отношений, таких как территориальная целостность Китая и других сфер, считающихся «основными интересами» Пекина. В первую очередь, от стран-получателей ожидается поддержка «политики одного Китая» и признание того, что КНР является законным правительством всего Китая.
Другим видом обусловленности, особенно актуальной для Центральной Азии, являются встроенная обусловленность. Известная также как «связанная помощь» (tied aid), она означает, что деньги из Китая поступают как часть комплексного договора, связанного с интересами китайских фирм. Льготные кредиты для проектов в области инфраструктуры и технической помощи предусматривают, что не менее половины материалов, оборудования, технологии и услуг закупаемых по контракту должны поступать из Китая. Другим ключевым условием лёгкого кредитования является вовлечённость китайских компаний, что позволяет китайским государственным предприятиям расширяться заграницей, приобретая зарубежные контракты и ресурсы. Многие считают, что эта политика спланирована так, чтобы позволить китайским компаниям конкурировать с западными фирмами, которые уже доминируют на многих зарубежных рынках. Как отмечается одним из официальных лиц США, ввиду «условий и сложностей» китайских инвестиционных комплексных договоров, «связанная помощь» Китая усложняет конкуренцию для других.
Экономические трудности и удалённое географическое местоположение центральноазиатских республик делают их особенно восприимчивыми или уязвимыми перед встроенной обусловленностью Китая. В 2006 году Китай предложил Кыргызстану льготные кредиты в размере 1,2 млрд. долл. США на строительство железной дороги в обмен на доступ к минеральным ресурсам. В 2009 году Китай предоставил Туркменистану 4 млрд. долл. США в обмен на право проводить разработки в Южном Иолотане, одном из крупнейших месторождений природного газа в мире, расположенном около границы с Афганистаном. Кредит, как часть 30-летнего соглашения, обеспечивает Китай около 40 миллиардами кубометров газа в год.
Как отмечает Такааки Кобаяши, «Китайская помощь следует принципу беспроигрышного подхода и даётся в «обмен» на «нечто», составляющее национальные интересы Китая. Это «нечто» может меняться в разное время в разных странах».
Сафовудин Джаборов (Таджикский Национальный Университет, Душанбе) применяет термин «хищническое кредитование», которое относится, помимо других ситуаций, к «двусторонней кредитной сделке между двумя странами, которая, кроме погашения основной суммы и процентов, подталкивает страну-заёмщицу делать заявления, которые носят обещающий характер и/или делать экономические/политические уступки в пользу страны-кредитора или её агента/компании/представителя».
Хотя китайские кредиты увеличивают экономическую деятельность и способствует росту торговли в Центральной Азии, регион рискует увлечься и стать зависимым от инвестиций Китая для поддержания и развития инфраструктуры, построенной в рамках инициативы “Пояс и путь”. Ещё одной обеспокоенностью является то, что с развитием торговли сравнительные преимущества китайских компаний могут разрушить конкурентоспособность местного бизнеса и увеличить спрос на китайский импорт в Центральную Азию.
В целом, нынешние отношения между Китаем и Центральной Азией похожи на советскую экономическую систему, где южные республики, в основном, поставляли энергоресурсы и сырьё в более промышленно-развитые регионы Советского Союза. Сегодня Китай, подобно Советскому Союзу, в первую очередь заинтересован в импорте сырьевых, энергетических и горнодобывающих ресурсов региона и в экспорте своей готовой продукции в Центральную Азию. Таким образом, кредитная политика Китая соответствует определению «хищнической помощи», приведённому во введении к главе.
Александр Волтерс (Академия ОБСЕ, Бишкек) отмечает, что хотя некоторые аналитики утверждают, что инициатива “Пояс и путь”имеет многосторонний характер и спроектирована для участия всех задействованных сторон, на самом деле это не так. Китай беспрепятственно идёт к неоспоримой экономической и, как ожидается, политической гегемонии.
Случаи Таджикистана и Кыргызстана представляют собой разные примеры того, как китайская инициатива “Пояс и путь” преподносится и обсуждается государством и обществом. В этих двух странах чиновники по-разному ссылаются на инициативу в своих действиях. В Таджикистане государство просто навязывает нарратив, который, скорее, приветствует наступающую зависимость от китайских инвестиций. В то же время в Кыргызстане неформальные переговоры и бесплодные попытки добиться больших инвестиций побуждают экспертов призывать к более согласованным действиям в отношении возможностей, предлагаемых Китаем.
B то время как Таджикистан испытывает весомый приток китайских инвестиций во все сферы экономики, включая финансирование строительства целых городов, зависимость Кыргызстана выражена негласно и больше оспаривается. Многообразие внутреннего поля, возможность проводить публичные дебаты о китайских инвестициях и интеграция Кыргызстана в Евразийский Экономический Союз значительно усложнили отношения страны с Китаем и потенциал для китайских инвестиций. В конечном счёте, китайские инвестиционные практики не изменились с тех пор как Си Цзиньпин объявил об инициативе “Пояс и путь”. Китайцы продолжают использовать прямые связи между главами государств и избегать сотрудничества с другими донорами на местах. Так они могут быть уверены в том, что их экономическая экспансия будет идти беспрепятсвенно до тех пор, пока в регионе не появится другой источник финансирования или вид развития.
Мадина Бижанова (Университет Джорджтауна, Вашингтон) отмечает, что хотя Казахстан ожидает от инициативы “Пояс и путь” притока транзитных сборов, улучшения своей транспортной инфраструктуры и общий рост китайских инвестиций в национальную экономику, правительство похоже не имеет чёткой стратегии по использованию ЭПШП для развития своих неэнергетических отраслей. Автор предлагает один возможный подход: сосредоточиться на экспорте сельскохозяйственной продукции по маршрутам, разработанным ЭПШП, и инвестировать в транспортную инфраструктуру сельских районов крупных городов Казахстана.
С середины 2000-х годов Казахстан стал чистым импортёром сельскохозяйственных продуктов, даже самых простых, что вызывает опасения о растущей неспособности Казахстана обеспечить собственную продовольственную безопасность. В мае 2016 года, заместитель министра сельского хозяйства Казахстана Гульмира Исаева объявила, что китайские компании ведут переговоры о вложении 1,9 млрд. долл. США в 19 сельскохозяйственных проектов в рамках инициативы “Пояс и путь”. B заявлении подчеркивалось, что китайским компаниям не разрешат владеть казахстанской землей. Совсем недавно, 11 июля 2017 года, Казахстан и Китай подписали семь соглашений на общую сумму 160 млн. долл. США во время инвестиционного форума по сельскому хозяйству Казахстана и Китая в Астане.
Марек Йошек ( Назарбаев Университет, Астана) и Дженни Жениш Кызы (J-Invest-Consulting, Бишкек) пишут о тематическом исследовании в Казахстане и Кыргызстане, в ходе которого они опросили около 300 респондентов – представителей молодой и образованной элиты двух стран. Общее мнение образованного класса о китайских иностранных инвестициях является весьма либеральным. Они почти единодушно согласны с тем, что иностранные инвестиции полезны для их страны (96% согласны или полностью согласны). Наиболее негативным воздействием видится приток китайских иммигрантов: около 80% респондентов соглашаются с тем, что это представляет собой риск. Далее следуют загрязнение окружающей среды и экологический ущерб (70 %), затем китайская практика управления (65% в Казахстане и 52% в Кыргызстане). В то же время только 25% респондентов считают, что китайские инвестиции не понравятся России, а 30-40% думают, что они нарушают геополитический баланс сил. Около 59 % казахстанских респондентов и 44% кыргызстанских склонны согласиться с тем, что китайские инвестиции представляют собой угрозу независимости своей страны; только 6% из них позволили бы китайским рабочим физически присутствовать в их стране.
Кыргызстан, по-видимому, более открыт для тесного сотрудничества с Китаем. Около 65% -75% людей поддерживают какую-то форму таможенного союза и свободное перемещение товаров и капитала с Китаем (в Казахстане поддержка таких мер была выражена в районе 35-50% респондентов). Около 43% опрошенных в Кыргызстане также поддержали бы свободное передвижение людей, по сравнению с 23% опрошенных в Казахстане.
Source: PwC, “Repaving the Ancient Silk Routes”
Кемель Токтомушев (Университет Центральной Азии, Бишкек) пытается оценить угрозы рентоориентированного (rent–seeking) поведения в успешной реализации проекта ЭПШП в Центральной Азии, а также выявить незаконные практики центральноазиатских государств и показать, что китайские методы инвестицирования часто не соответствуют нормам ответственного развития и, наоборот, усугубляют проблемы политической подотчётности и экономического управления в Центральной Азии.
Эпоха конфронтации между Китайской империей и кочевыми племенами Центральной Азии давно прошла. Тем не менее в Центральной Азии, Китай по-прежнему рассматривается сквозь призму недоверия и страха. Местное общественное мнение и политические дискурсы часто приписывают двусторонние и многосторонние инициативы Пекина в Центральной Азии к его тайному империалистическому плану по созданию региональной и глобальной гегемонии. Как отметил Себастьян Пейруз, мнения о Китае в регионе не изменились со времён советских клише, видевших в Китае врага, и эти восприятия продолжают утверждать о мягком экспансионизме Китая и цивилизационных различих с ним.
Земельные протесты в марте 2016 года в Казахстане показали, что даже в этой стране, нацеленной стать одной из 30 развитых стран мира к 2050 году, может быть нелегко обуздать синофобию местных жителей. Чтобы ослабить революционный пыл протестующих, президент Казахстана Нурсултан Назарбаев был вынужден уволить министров национальной экономики и сельского хозяйства, ввести мораторий на земельную реформу и создать специальный комитет по этому вопросу.
Хотя тема земельной реформы сама по себе носит политически взрывоопасный характер, более общая картина показывает, что антикитайские настроения до сих пор глубоко укоренены в регионе. Китайское участие неизбежно становится целью теорий заговора: некоторые предполагают, что инфраструктурные проекты направлены на то, чтобы превратить Центральную Азию в источник сырья и природных ресурсов Китая, в то время как другие предполагают, что Китай стремится использовать земли Центральной Азии для решения своей проблемы перенаселения.
Опасения о том, что Китай планирует использовать центральноазиатские страны и превратить их в клиентские государства, доминируют в общественных и политических дискурсах. Еще одной темой для изучения является то, как особый и непрозрачный режим иностранных инвестиций Китая и его местные социальные практики (такие как «гуаньси») (кумовство), будут развиваться в Центральной Азии. Такой способ ведения бизнеса может не только поставить под угрозу результаты и репутацию инициативы, но также настроить против себя национальные сообщества и подпитывать растущую синофобию в Центральной Азии.
Индикаторы управления: Китай и Центральная Азия
Source: “Worldwide Governance Indicators,” World Bank, http://info.worldbank.org/governance/wgi/#reports
Собир Курбанов (ECCCA, Всемирный Банк, Вашингтон) пишет, что инвестиционные, торговые и транзитные барьеры, введённые центральноазиатскими пограничными, таможенными и регулирующими органами, подрывают позицию региона как места для ведения бизнеса или расширения торговой и инвестиционной деятельности, не говоря уже о проекте “Пояс и путь”. Если эти барьеры не будут устранены, страны Центральной Азии будут извлекать выгоду из проекта только в качестве стран транзита, а не в качестве пунктов назначения для более крупных инвестиций. Даже высокодоходным китайским инвесторам трудно торговать и инвестировать в Центральную Азию.
“Лучше близкий сосед, чем дальний родственник” – китайская пословица
Бхавна Даве (Лондонский университет, Лондон) пишет, что инициатива “Пояс и путь” вызвала оживление общественной дипломатии и укрепление “высокой дипломатии” – рукопожатия между лидерами Китая и центральноазиатских государств служат подтверждением дружбы, общего видения и сближение целей и приоритетов.
Поскольку Китай вкладывает крупные суммы в огромные инфраструктурные проекты и сельское хозяйство в Африке и Азии, власти Китая начинают лучше понимать, что существует сопротивление влиянию Китая в экономической, деловой и социокультурной сферах. Китай приступил к согласованному наступлению общественной дипломатии, уделяя особое внимание контактам между людьми для того, чтобы изменить свой имидж в регионе и взаимодействовать с более широким кругами общества и заинтересованными сторонами.
Китайские влиятельные политические лица предпринимают решительные действия, чтобы изменить представления о стране, сформировавшиеся на Западе и доминирующие во всем мире. Китай хочет, чтобы его рассматривали как надёжного экономического партнёра, заинтересованного во взаимовыгодном достижении общих задач, но без каких-либо политических целей. Стратегия китайской мягкой силы продвигает образ Пекина как надежную и прагматичную экономическую альтернативу Западу и России.
Подчёркивая контакты между людьми во время оглашения Стратегии ЭПШП, Си объявил, что 30, 000 государственных стипендий будут вручены студентам стран-участниц ШОС. Он также упомянул о планах пригласить ещё 10, 000 учителей и студентов из Институтов Конфуция в этих странах для ознакомительных поездок в Китай. Си также пригласил 200 преподавателей и студентов из Назарбаев Университета посетить летние лагеря в Китае. Кроме этого, Китай предлагает стипендии правительства Китая, правительственную программу по специальным стипендиям в определённых университетах, грантовую систему для выдающихся международных студентов, стипендии по изучению китайской культуры и краткосрочные гранты для изучения китайского языка. В Университете Ланьчжоу в провинции Гансу, входящего в топ-100 университетов Китая, а также в Синьцзянском педагогическом университете в Урумчи, есть крупные центры обучения китайского языка для студентов стран ШОС.
Елена Садовская (Международный консультант по международной миграции и миграционной политике Казахстана и Центральной Азии, Алматы) и Лия Утяшева (Институт миграционной политики, Берлин) фокусируются на человеческом элементе и социальных преимуществах, которые могли бы получить страны-участницы от расширения сотрудничества и связей инициативы “Пояс и путь”.
Анализ начинается с мелких торговцев, которые стали первопроходцами во взаимодействии между людьми вдоль Шёлкового пути в начале 1980-х и начале 1990-х годов. Торговля являлась наиболее заметной сферой экономического взаимодействия между Китаем и странами Центральной Азии, в которой доминируют китайские мелкие торговцы, частные предприниматели и местные челноки. Уйгурские торговцы и предприниматели из Синцзяна вначале опирались, в основном, на местные (казахские и кыргызские) уйгурские общины, которые принимали мигрантов через организации, продвигающие развитие торговли и малого бизнеса.
В начале 2000-х годов появилась рабочая и деловая миграция, которая усилилась по мере роста экономического сотрудничества между Китаем и Центральной Азией. Казахстан был и остаётся лидером в привлечении рабочей силы, которая в настоящее время варьируется от руководителей и профессионалов до квалифицированных рабочих и предпринимателей.
Образование в Китае завоёвывает популярность благодаря расширению сотрудничества в сфере образования. Это включает в себя стипендии, упрощение академических обменов и создание Институтов Конфуция для продвижения китайского языка и культуры за рубежом.
В 2006-2007 годах всего лишь 1200 студентов из Казахстана учились в Китае. К 2014-2015 годам это число увеличилось до 11,200 человек.
В 1993 и 2005 годах только 265 студентов из Таджикистана учились в китайских университетах. В 2006-2011 годах это число увеличилось до 3, 677 человек.
Есть также умеренное число китайских студентов в университетах Центральной Азии, состоящее, в основном, из людей, заинтересованных в изучении русского и местных языков.
Туристическая отрасль оказывает неоспоримое влияние на развитие человеческого капитала. Многие туристы из Центральной Азии отправляются в соседний Синцзяньский регион. В 2007 году туристы из Казахстана и Кыргызстана составляли 17% от всех туристов, посещающих регион (70, 900 человек).
Вера Экснерова (Восточный институт, Чешская академия наук, Прага) изучает усилия КНР по оказанию влияния на общество в Центральной Азии в рамках своей амбициозной инициативы “Пояс и путь”. Китай, помимо всего прочего, прилагал значительные усилия для улучшения своего восприятия в общественном мнении стран Центральной Азии и решения проблем скрытой синофобии и опасений китайского экспансионизма. Представители КНР стремились активно вовлечь местных участников из разных слоёв общества (элиту, интеллектуалов, общественные организации, гражданское общество и.т.д) в переосмысление общей истории и признание проекта “Пояс и путь” в регионе. В главе используется концепция «транснациональных социальных пространств» (“transnational societal spaces”) вместо автоматического направления исследования на национальное государство. Концепция рассматривает устойчивые связи с сетями и организациями через национальные границы. В отличие от других исследований, определяющих инициативы КНР как моноцентрические, направленные от центра к периферии, в главе предлагается изучить инициативу “Пояс и путь” и её социальные и культурные аспекты как многоцентричное усилие.
Гаухар Нурша (Казахский национальный университет им. аль-Фараби) пишет, что китайская культура и образование привлекательны для молодёжи во всём мире, включая центральноазиатов, которые надеются, что китайский диплом предоставит им экономическое преимущество на родине. Однако трудности овладения языком, сравнительно небольшое количество рабочих мест с обязательным знанием китайского и большая привлекательность “мягкой силы” Запада делают попытки Китая для своей популярности менее эффективными, чем этого хотелось бы китайским властям.
В данный момент мы не можем полагать, что Институты Конфуция полезны в построении позитивного имиджа Китая из-за нескольких причин. Недостаточное представительство Институтов Конфуция в регионе, а также скудное взаимодействие между их выпускниками, означает что этот человеческий капитал остаётся незамеченным и не используется. Хотя многие учёные заявляют, что Институты Конфуция играют заметную роль в укреплении политического и экономического партнёрства Китая с другими странами, масштабы их достижений в Казахстане и Кыргызстане за последнее десятилетие, сомнительны.
Является ли Китай привлекательным? Да. Является ли эта привлекательность мягкой силой? Определённо нет, по крайней мере, в рамках концепции Ная (см. Joseph Nye).
Во-первых, Институты Конфуция не являются подлинными инструментами мягкой силы, так как они были созданы правительством и строго им контролируются. Скорее всего, они представляют собой инструменты общественной дипломатии и пропаганды, нежели эффективные средства создания позитивного имиджа и влияния на местных руководящих лиц.
Во-вторых, мягкая сила есть способность изменять чьё-то поведение, чего, кажется, не происходит в Центральной Азии. Китай обладает скорее «липкой силой», сформировавшейся благодаря его финансовой поддержке. Центральноазиаты не восхищаются Китаем; они боятся и хотят быть ближе к их явно амбициозному соседу, в котором они видят «денежную корову».
Азад Гарибов (Хазарский университет, Баку) пишет о негативном восприятии китайских трудовых мигрантов местным населением. После объявления инициативы “Пояс и Путь” число китайских мигрантов в Центральной Азии быстро возросло из-за увеличения инвестиций из Китая. Некоторые страны стали свидетелями роста паникёрских настроений в отношении Китая и резкого роста числа инцидентов против китайских мигрантов. В Кыргызстане и в некоторой степени в Таджикистане, антикитайские настроения вызвали протесты. В Казахстане, который уже давно считается бастионом региональной стабильности, новости о возможной аренды сельхозугодий страны Китаем вызвали крупнейшие протесты за два десятилетия. Узбекские и туркменские власти ужесточили контроль за миграцией и ввели жёсткие ограничения на число китайских рабочих на местные рабочие места, с целью предотвращения распространения таких инцидентов в своих странах.
Многие страны, граничащие с Китаем, и особенно негусто населённые регионы такие, как Центральная Азия и Дальний Восток России, опасаются массового притока китайских мигрантов. В Центральной Азии, которая насчитывает 68 миллионов человек населения и граничит с крупнейшим экспортёром рабочих-мигрантов в мире, СМИ и популистская политика усугубляют эти опасения из-за значимости демографии Китая. В 2015 году в Китае родилось 16,6 млн. людей, что почти равно численности населения Казахстана. Как пишет одна местная газета, кыргызы подозревали, что «огромная разница в размерах двух стран и народах будет означать, что кыргызы скоро утонут в китайском море».
Существует также убеждение, что мигранты усиливают конкуренцию на местном рынке труда, лишая местных жителей шансов трудоустроиться на рабочие места, созданные китайскими инвестициями. По словам Дэвида Льюиса, китайские инвестиции «не всегда дают людям местную работу и нанимают местных специалистов». Таким образом, в Казахстане и Кыргызстане китайские мигранты воспринимаются как конкуренты: трудолюбивые, предприимчивые и желающие жить и работать в плохих условиях. Есть опасения, что «они могут взять на себя долю и так уже скудного рынка труда и даже получить контроль над некоторыми отраслями национальной экономики».
Есть и другие факторы, питающие антикитайские настроения в Казахстане и Кыргызстане. Среди них внутренняя политическая динамика, включая попытки политиков или элитных групп воспользоваться антикитайскими настроениями, а также отсутствие знаний о Китае, его культуре, языке и обычаях. Последнее препятствует развитию межличностных отношений и общению между местными, китайскими мигрантами и работодателями. Дополнительным фактором является провал китайских компаний в эффективном решении проблем местных жителей и применении тактик корпоративной социальной ответственности для управления проблемными отношениями с местными работниками.
Азиз Бурханов (Национальный Университет Сингапура, Сингапур) исследует и обсуждает политические последствия концепции “Пояс и путь” и её влияние на социокультурное восприятие Китая и китайцев в современном казахстанском и более широком дискурсе СМИ Центральной Азии.
Большинство стран Центральной Азии имеют определённые предрассудки в отношении Китая, в первую очередь, из-за истории и популярных стереотипов. Наследие китайско-советских пограничных конфликтов 1960-х и 1970-х годов, несбалансированная демографическая ситуация и отсутствие академического и научного наследия о современном Китае внесли вклад в стереотипное и алармистское видения Китая.
Современная литература показывает, что простые центральнозиаты, включая казахстанцев, необязательно согласны с оценкой их лидеров о том, что постепенное улучшение отношений с Китаем отвечает национальным интересам стран. Исследовательский анализ и экспертные наблюдения указывают на наличие различных фобий и мифов, основанных на предрассудках в восприятии Китая и китайцев гражданами Казахстана. Отчасти это негативное восприятие коренится в существующих проблемах, в том числе в плохом отношении к местным работникам на китайских предприятиях в Центральной Азии. У них плохие условия труда, более низкая зарплата и нет медицинской помощи. Местные производители воспринимают приток китайских товаров в Казахстан как угрозу поскольку они не могут конкурировать с китайскими компаниями.
Восприятие китайского участия в казахстанском общественном мнении двойственно. С точки зрения межгосударственных отношений, политическое и экономическое сотрудничество между Китаем и Центральной Азией развивается хорошо и продвигается правящими элитами. Однако любое расширение участия Китая в экономике Казахстана вызывает сопротивление и усиливает негативное восприятие Китая в местном общественном дискурсе.
В частности, есть вопросы о роли Синцзяна в казахстанско-китайских отношениях и о том, какой должна быть политика руководства Казахстана в отношении Синьцзяна: поддерживать этнически и культурно близкое уйгурское население Синьцзяна или развивать хорошие отношения с Китаем?
Годовой демографический отчёт Казахстана, опубликованный в 2008 году, оценивает уйгурское население Казахстана в размере 241 946 человек, или 1,53 процента населения страны.
Китайские власти пытаются улучшить представления о своей стране, расширяя связи и обмены со странами Центральной Азии. Нацеленная на укрепление экономического сотрудничества между Китаем и регионом и на установление доверия и улучшения восприятия Китая казахстанцами, инициатива “Пояс и путь” имеет большой потенциал, однако до настоящего момента её влияние на вопросы идентичности в Центральной Азии было ограниченным и даже вызывало культурное сопротивление.
См. оригинал записи на английском языке
