Докторант факультета антропологии Университета Вашингтона Даррен Байлер (Darren Byler) и фотожурналист Элеанор Мосеман (Eleanor Moseman) в своём материале, опубликованном на сайте Living Otherwise, рассказывают о том, как живут сегодня молодые уйгуры в условиях объявленной Китаем «народной войны с террором». Этим термином китайские власти называют чрезвычайные меры безопасности, принятые в 2014 году после череды терактов на северо-западе страны – в Синьцзян-Уйгурском автономном районе.
«Народная война с террором», начавшаяся в Китае в мае 2014 года, изменила повседневную жизнь уйгуров – она повлекла за собой интенсивные меры безопасности, регулярные вторжения в частные дома, массовые задержания тысяч молодых уйгуров, подозреваемых в так называемом «религиозном экстремизме». Хотя многие молодые уйгуры просто стремятся следовать своей религии – ханафитской форме суннитского ислама, власти воспринимают это как угрозу суверенитету китайского государства. Они требуют от уйгурских мусульман практиковать свою религию только в той форме, как это предписано социальными работниками и под контролем полиции. Политика в области образования и нормы, регулирующие религиозную жизнь, показывают, что государство, скорее, предпочло бы, чтобы уйгуры приняли культурные ценности ханьцев и забыли свои многовековые исламские традиции.
Чтобы реализовать этот проект по «переделке людей», земля уйгуров была превращена в полицейское государство. Большинство уйгурских переселенцев из сельских районов были вынуждены вернуться в свои родные деревни, а на всей территории Синьцзян-Уйгурского района, называемого китайской Центральной Азией, были введены строгие меры безопасности. Внешние атрибуты, появившиеся в местных населённых пунктах, призваны напоминать сельским уйгурам, что их жизнь теперь изменилась. На улицах здесь развиваются китайские флаги, поскольку владельца каждого дома и каждого бизнеса призывают демонстрировать свою лояльность китайскому государству и свою ненависть к «плохим» формам ислама и политической идеологии. Контрольно-пропускные пункты установлены на границах каждого уезда, при въезде в каждый город, на каждый рынок, на любую стройку. Тем, у кого нет надлежащих документов, не разрешают пересекать эти контрольно-пропускные пункты. Это означает, что уйгурам, которые живут в одной части города, иногда не разрешается выезжать в другую его часть, чтобы посетить родственников или купить продуктов. С другой стороны, ханьские переселенцы и туристы беспрепятственно проходят через эти КПП.
Снимки в этом материале, сделанные в конце лета 2017 года фотожурналисткой Элеонор Мосеман (Eleanor Moseman), показывают влияние мер безопасности на жизнь сельских уйгурских семей. Эта серия фотографий показывает, как любовь и страх переплетаются в повседневной жизни двух молодых уйгуров, условно названных авторами Гульнар и Меметжан, а также в жизни окружающего их общества. Многие семьи уйгурских фермеров от Турпана до Хотана потеряли мужей, сыновей или отцов, находящихся сейчас в китайских тюрьмах. Теперь обязанности по обеспечению семей легли в первую очередь на женщин (и мужчин, которые еще остались на свободе). Уйгуры оплакивают тех, кто был задержан или пропал без вести, и продолжают жить в страхе, что потеряют и других близких, еще оставшихся на свободе. Влияние полицейского государства сегодня проникает глубоко в самые сокровенные стороны жизни людей, а продолжающаяся война с их образом жизни превращает преодоление стресса от душевных травм в нескончаемый процесс.
Каждый город на юге Синьцзяна заполнен красными флагами Китая и плакатами лидеров коммунистической партии. Присутствие вооруженных полицейских на каждом шагу теперь является частью жизни в этих городах.
Государство контролирует не только повседневную жизнь уйгуров, но и их коммуникации посредством новых технологий. Мессенджер WeChat дает возможность властям получать записи того, что уйгуры говорят друг другу и публикуют в частных чатах. Тысячи молодых уйгуров были арестованы за свои высказывания в интернете. Многие из них обвиняются в том, что они являются «двуличными» (liang mianzi) – на публике говорят одно, а в разговоре с друзьями жалуются на политику правительства. С марта 2017 года тысячи молодых уйгуров в возрасте от 15 до 55 лет были задержаны и помещены в «лагеря перевоспитания». Многие из этих молодых уйгуров, особенно юноши, впоследствии получают от 5 до 10 лет тюремного заключения за «подрыв общественного порядка» или «двуличие». Их называют «экстремистами» за прослушивание несанкционированных исламских проповедей или за агитацию пятиразовой молитвы для мусульман, и хотят перевоспитать через тяжелые исправительные работы.
Многих уйгуров беспокоит растущее количество брошенных или беспризорных детей и разрушительное воздействие этого на уйгурское общество. После того, как полиция арестовывает одного из родителей, правительственные работники часто приходят в семью и забирают детей в государственные приюты. Многие уйгуры рассказывают, что приюты переполнены и детей там размещают как животных. Чтобы уберечь детей от государственных приютов, после ареста отца ребенка иногда сразу отправляют родственникам. Однако нищенские условия заставляют детей самим зарабатывать на хлеб. Самый глубокий страх, который испытывают многие уйгуры, мужчины и женщины, с которыми общались авторы, заключается в том, что их детей заберет государство или они останутся на улице.
С началом «народной войны с террором» время здесь замедлилось. Для простого перемещения по городу или входа в любое учреждение, начиная от автозаправочных станций до больниц, уйгуры должны ждать. Проверки безопасности прибавляют до одного часа к каждой поездке или походу человека, например, на экскурсию в парк. При пересечении контрольно-пропускного пункта человек проходит через рентгеновский аппарат, его документ сканируется, а сумки досматриваются. Любое выражение недовольства процедурой приводит к дополнительным проверкам телефона человека, допросу и возможному задержанию. Эти контрольно-пропускные пункты напоминают людям, родившимся в регионе, что они всегда находятся под подозрением в «экстремистских» убеждениях и «террористических» идеях. Часто плакаты и лозунги напоминают людям, что все это делается государством для их защиты и благополучия.
Влияние “народной войны” сильно отразилось на семейной жизни. Во многих уйгурских городах каждая вторая семья потеряла одного члена семьи, большинство из которых – молодые мужчины. Многие из оставшихся мужчин являются либо студентами, либо сотрудниками полиции, хотя даже этот статус не даёт им полной защиты.
Многие женщины, оставшиеся без мужчин, находят дополнительный заработок в мелком предпринимательстве. Ограничения на работу и передвижение, аресты членов семей снизили доходы уйгуров. В то же время увеличилась необходимость участия в собраниях: танцевальных фестивалях и различных политических праздниках, что дает второе дыхание некоторым отраслям экономики, в то время как другие отрасли приходят в упадок.
В прошлом этническим меньшинствам, проживающим в сельской местности, разрешалось иметь более одного ребенка, поэтому большинство уйгурских семей имели троих детей. У родителей Гульнар их тоже трое. Но недавно эта политика была изменена – теперь и уйгурским семьям, как и семьям хань, разрешается иметь только двух детей. Большинство уйгурских семей могли позволить себе дать образование только одному ребенку, в то время, как остальные дети должны были работать, чтобы обеспечить семью. Теперь, когда так много молодых мужчин оказались за «черными воротами» (qara derwaza), остальные вынуждены работать еще больше и забыть про мечту об университете.
Женщины, которые потеряли своих мужей, сыновей или братьев, делятся своей болью друг с другом. Однако, несмотря на утешения подруг, женщины знают, что они ничем не могут помочь своим мужчинам. В случае с Гульнар это означает, что она должна смириться с отсутствием своего парня. Его арестовали на шесть месяцев за «подозрительный материал», найденный в его мобильном телефоне. Мать Гульнар пыталась убедить ее не влюбляться в этого молодого человека – не из-за того, что он подозревается в «терроризме», а просто потому, что он из ещё более бедной семьи, чем их собственная. Но этот молодой человек был лучшим другом Гульнар и сейчас девушке кажется, что она будет ближе к нему, укрываясь одеялом, которое молодой человек изготовил специально для неё…
Этот маленький мальчик, родственник Гульнар, не видел своего отца почти шесть месяцев. Его задержали за то, что он молился в местной мечети. Семья не знает, будет ли он освобожден вообще. Во многих случаях семьи задержанных или пропавших без вести не могут посещать или связываться со своими близкими. Часто слишком много вопросов, задаваемых о деле близкого человека, может стать причиной новых задержаний, поскольку подвергать сомнению действия властей нельзя – это рассматривается как признак отсутствия патриотизма и неподчинение.
Многие уйгурские дети растут без одного или без обоих родителей. Те из них, кто может оставаться жить со своими семьями, считаются «счастливчиками». Все ученики в уйгурских районах страны теперь ходят в школы с китайским языком обучения, где учителя регулярно просят их сообщать о деятельности родителей. Многие родители опасаются, что следующее поколение уйгуров не сможет говорить на уйгурском, не будет хранить культурные и религиозные ценности народа. В то же время, насилие, пережитое этими детьми, заставило их глубоко осознать власть государства. Многие из них, как и их родители, очень боятся.
Многие молодые уйгуры предпочитают отложить брак и поехать в город в качестве студентов или трудовых мигрантов. Но, учитывая ограничения на поездки и потребность в большем количестве молодых людей на фермах, многие потенциальные студенты и мигранты вынуждены изменить свои жизненные планы. В случае Меметджана (на фото ниже) его родители настояли на том, чтобы он остался работать на семейной ферме и женился на местной девушке. Он был вынужден расстаться со своей давней подругой, которая уехала в город за новыми возможностями.
Во время «народной войны» государство стало надзирать над уйгурскими свадьбами, чтобы убедиться, что они не являются «слишком исламскими». Свадьба Меметджана пробыла отпразднована с большим количеством еды и напитков, а не просто как церемония, одобренная исламскими богословами. Должностные лица приходят на свадьбу и требуют, чтобы там была музыка и танцы – они хотят убедиться в отсутствии любых признаков «экстремистской» религиозности. Молодые люди, такие как Меметджан, должны быть очень осторожны, чтобы никоим образом не показаться «подозрительными» во время регулярных проверок их домов со стороны местных сил безопасности. Они должны участвовать в обязательных собраниях по политическому образованию и вечерах «патриотического танца», организованных местными властями.
Несмотря на доминирующее чувство страха и понесённых утрат, уйгуры продолжают жить. За последние десятилетия постепенного усиления ограничений в их жизни и доминирования государства они адаптировались и нашли новые способы выживать. У них все ещё есть их язык, песни и их друзья. Даже в условиях неопределённости, когда уходит в прошлое их автономия и их права, они умудряются находить любовь и утешение.
