Есть аксиома – страна без согласованных ценностей обречена на внутреннее противостояние, когда различия в базовых религиозных и политических ценностях чреваты конфликтом. Достаточно вспомнить историю Средних веков с их войнами христиан и мусульман, а внутри христианства – раскол 1054 г. между православными и католиками, затем под занавес Средних веков – войны протестантов и католиков в Западной Европе.
История Центральной Азии не знает таких религиозных войн, как Тридцатилетняя война протестантов и католиков. Однако этот позитив прошлого не находит должного продолжения в современных реалиях. Конечно, существуют различия между странами. В Туркменистане периода Сапармурада Ниязова обсуждение политических и моральных ценностей было почти наказуемым, непоощряемым излишеством. В Таджикистане несколько лет гражданской войны до 1997 г. были временем, когда вместо силы логических аргументов применялся аргумент вооруженной силы. В Казахстане и Кыргызстане, в отличие от Узбекистана, с начала 1990-х гг., защищаются диссертации по политическим наукам, однако, крен произошел в сторону изучения политических институтов и процессов, а не ценностей политических, религиозных и культурных.
Как следствие, обсуждение тематики ценностей происходит в двух вариантах. Во-первых, обсуждение приобретает этнонациональную характеристику, часто в контексте иных вопросов, например, казахской/казахстанской идентичности, либо становится малопонятным набором слов об общечеловеческом понимании добра, несотворении зла, противлении злу и т.п.
Или разговор ведется на иную тему, например, чем может гордиться народ. Но национальная гордость за деяния предков в прошлом и современников в настоящем – нечто иное, чем собрание ценностей, которыми руководствуются люди. Национальная гордость и национальные ценности имеют взаимосвязь, различаясь в существенном: мы гордимся чем-то, что сотворили предки, а национальные ценности есть духовные идеалы, то чем руководствуются, что проявляется в делах и поведении, в чем историческое своеобразие народа.
Есть и другой способ ухода от темы – переход к тематике о возрождении национальной (точнее, этнической) культуры. В начале 1990-х гг. вопрос ставился именно так. Тезис о возрождении может сопровождаться моралистической критикой имеющихся фактов нарушения идеалов: неуважения к старшим, пьянства и распущенности и пр. Заметим, что факты обращают к актуальности моральных ценностей. По меньшей мере, часть общественности заявляет об этом, апеллируя к ценностям прошлого.
Как все начиналось
«Зачем дорога, если она не ведет к храму?» Вряд ли отечественные исламисты запомнили эту фразу. Мораль и духовность связаны – это было известно советскому человеку. Но выражение из фильма «Покаяние» повернуло некоторых в их поисках духовности к храму, церкви и мечети. Эта фраза из фильма «Покаяние» режиссера Тенгиза Абуладзе привлекала: она подразумевала путь к высокой духовности, намекала на лучшую жизнь, напоминала о идеализируемых нравах не столь далекой старины, уничтоженной злыми большевиками в период сталинских репрессий, побуждала обращаться к нормам нравственности, истокам национальной культуры. Судьба этой кинокартины студии «Грузия-фильм» сама по себе показательна, фильм был завершен в 1984 г. и в январе 1985 г. вышел в кинопрокат. Но летом того же 1985 г. член Политбюро ЦК КПСС Эдуард Шеварднадзе, кстати, впоследствии второй президент независимой Грузии, попытался противодействовать выходу фильма на широкий экран. Дело дошло даже до изъятий копий до тех пор, пока не вмешался Союз кинематографистов СССР. Для чего пришлось убеждать высшие инстанции. Благодаря кинематографистам Резо Чхеидзе и Элему Климову, миллионы зрителей смогли увидеть фильм. Впрочем, такие охранительно-запретительные действия со стороны партийных работников известны в истории каждой из советской республик. Так же как роль интеллектуала с другой республики, способствующего защите культурного достояния соседнего народа. Так казах Мухтар Ауэзов был в числе тех, кто отстоял кыргызский эпос «Манас» в качестве народного, а не феодально-байского эпоса.
Фильм «Покаяние» в 1987 г. получил Гран-при Международного Каннского кинофестиваля. Но главное в том, что в эпоху перестройки он повлиял на умы. Правда, в этом потоке неисполненных надежд на высокую духовность, стремления вернуться к истокам этнической культуры не было осмысления – к каким ценностям следует возвращаться. Было ощущение необходимости возвращения к истокам. Не более того. Более четкие контуры перемен вырисовались позже и вполне очевидны в настоящее время.
Недискутируемость архаизации в политики
Политические явления из прошлого как клановость, власть-собственности, несменяемость правителей, стремление учредить династии и т.п. продвигаются в реальность без дискуссий именно в силу своего архаичного характера. В прошлом, например, даже выбор хана был решением узкого круга, а собравшимся старшинам и представителям оставалось только утвердить, а не участвовать в избирательной гонке и дискуссиях. В современности общественность каждой страны Центральной Азии оказывается вне обсуждения современных ценностей именно в силу взятого правящими элитами поворота к ползучей архаизации политической жизни и сердцевина этого явления в ценностных установках элит. При всей многочисленности слов о модернизации политики, экономики и культуры тренд архаизации налицо. Примечателен в этом отношении Кыргызстан в период президентства Аскара Акаева – при внешне благодушном, с демократической риторикой президенте произошло нарастание клановости и регионализма среди элиты и ретрансляция этого процесса на уровень общества.
В соседней России осознание важности национальных ценностей отразилось в названии одной из статей Александра Аузана «Национальные ценности и конституционный строй» в «Новой газете» от 14.01.2008 г. Конечно, сходные процессы клановости и отдельных элементов архаизации в политике заметны были при президенте Ельцине. Но этот тренд смягчался большим потенциалом невосприимчивости архаизации.
На официальном уровне интерес был проявлен еще раньше. В июне 2007 года Владислав Сурков, в то время заместитель руководителя администрации президента России, опубликовал доклад на тему «Русская политическая культура. Взгляд из утопии». В. Сурков назвал список ценностей, представляемых им как национальные. В своей статье Аузан приводит этот комплекс ценностей по-суркову: «…централизация власти, свойственная России независимо от конституционного порядка. Персонализм: человек — это институт в России. В России нет институтов, а есть люди. «Дальнозоркость русского взгляда», как выразился Владислав Юрьевич: мы плохо видим ближайшие шаги, зато должны иметь некоторый образ светлого будущего. В итоге образуется некоторая понятная конструкция — централизованная власть, персональная власть, которая ведет Россию к некоторому образу будущего».
Политическая жизнь последних десятилетий показала, что каждой из стран центральноазиатского региона присуща аналогичная конструкция – «централизованная власть, персональная власть, которая ведет Россию к некоторому образу будущего». Понятны замыслы появления казахстанских «Стратегии – 2020» и затем «Стратегии -2050» и их аналогов в других странах региона.
Однако собрание казахских, так же как кыргызских, узбекских, туркменских, таджикских, каракалпакских и памирских ценностей, непременно богаче, чем гостеприимство и толерантность. Впрочем, Казахстан – не Россия, и в наших пенатах имеют место своеобразный характер, специфика «легкости и быстроты» определения и властью и обществом культурно-цивилизационных координат. Дело в том, что существует т.н. межцивилизационное состояние.
Межцивилизационное состояние
По существу, не имея разработанного интеллектуалами и властью набора национальных ценностей, казахстанцы и казахи, в частности, определили неясность своих культурно-цивилизационных координат. В словах о том, что Казахстан есть не совсем Азия и не Европа, кроется часть правды, поскольку и фраза «Казахстан – мост между Европой и Азией» отражает межцивилизационное состояние.
Второе проявление этой межцивилизационности как неясности культурно-цивилизационных координат, на наш взгляд, – это реанимация идей евразийства к середине 1990-х гг. Как известно, евразийство объединяет разные взгляды: от имперских централизаторских до стремления не быть под новой империей, но не быть также под влиянием западных демократий.
Межцивилизационность такого рода, по-видимому, больше свойственна Казахстану и Кыргызстану, в меньшей степени Узбекистану и далее по убывающей – Таджикистану и Туркменистану.
Межцивилизационность многолика и негативной стороной скрытого отторжения истинного модерн-комплекса является недостаточное понимание важности норм и ценностей трудовой этики, личной ответственности, институционализированных, а не персонализированных, отношений в производстве, экономике, культуре, праве и политике для достижения высокого уровня и качества жизни.
Оборотная, другая негативная сторона межцивилизационности: обсуждение важности, либо ненужности заимствований и вообще инноваций подменяется пассивностью «внизу» и бюрократической активностью «вверху» по имитации бурной деятельности по восприятию новаций (должность чиновника обязывает).
Аузан заметил в своей статье, что часто неформальные правила, вызванные ценностями, которыми руководствуемся, значат больше писаных, формализованных правил конституционных и законодательных норм: «Мы не можем иметь того конституционного строя, который прописан на бумаге, а будем иметь другой политический строй». Заметим, что статьи Конституций стран Центральной Азии о правовом и социальном государстве больше напоминают пустой звук и не согласуются с практикой внесения изменений в законодательство, например, изменений сужающих права работников.
Вместо заключения
Моралистические призывы части т.н. творческой интеллигенции сопровождаются в наших реалиях ползучей архаизацией в политике (при почти обязательном и привычном, дежурном слове о модернизации политики). То, что ценности не осознаем, не отделяя препятствующее от способствующего развитию, есть сила торможения экономических, политических и социальных новаций в каждой стране региона Центральная Азия.
